Дмитрий Мастер - 7 уровней развития и понимания настоящей Любви!

Здесь мой взгляд скользнул по странице дальше и я прочитала следующее: «Сын мой, – ответил вьядха, – долг не может быть мерзким, труд не может быть грязным. Я с рождения оказался в таких обстоятельствах. С детства научился своему делу. Я свободен от привязанности и стараюсь хорошо выполнять мой долг. Я стараюсь жить, как подобает хорошему семьянину, стараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы были счастливы мои родители. Я не знаю йогу, которой занимаетесь вы, я не отрекся от мира и не ушел в леса, но, тем не менее, все то, что вы услышали, дано мне через выполнение моего долга, который предписан мне моим местом в жизни».

Я резко захлопнула книгу. Это по сути, было прочитано мною то же, о чем говорил только что отец.

– Вот это совпадение! Открыть книгу точно там, о чем тебе говорили только что! – подумала я.

– Папа прав, – продолжала думать я. – Раз у меня не нет хорошей мотивации готовиться к сдачам экзаменов, значит, пока это не моё. А что может быть моё? Наверно, делать нечто более важное. В конце концов, как было сказано в этой книге, «долг не может быть мерзким, труд не может быть грязным». И неблагодарным так же. Каждый человек выполняет свою работу – легкую и сложную, престижную и непрестижную – потому что это его долг и обязанность.

Отбросив книгу в сторону, я выбежала из комнаты, готовая объявить о том, что я не против.

Родители что-то бурно обсуждали на кухне.

– Мам, пап, – осторожно начала я, прерывая их оживленный разговор.

Они повернулись ко мне. Я же, не дожидаясь ответа, сказала:

– Пап, я согласна. Согласна поработать «на дядю».

Однако сон Марии продолжается. Она видит семнадцатилетнюю девчушку, которая ловко лавируя между расставленными на полу коробками, окидывает оценивающим взглядом новую квартиру.

– Её отца перевели тогда из филиала компании, в которой он работал, в главный офис. Потому что её папа пошел на повышение. И жить в старом доме им стало не престижно, да и ездить далеко, – вспоминает Мария.

А за ужином отец спокойно выслушал её доводы о том, что переводится в новую школу за год до окончания довольно глупо. Во всяком случае, она могла бы снимать комнату в районе на старом месте, чтобы не покидать свой уютный мир, сложившийся за все годы учебы. А затем отец так же спокойно объявил, что они трое – он, мать и Маша, остаются жить здесь, а новая школа будет куда лучше прежней, и там дочь сможет, наконец, закрыть все свои пробелы в математических науках.

Что там со школой пока неизвестно, а вот квартира и правда гораздо просторнее и лучше. Но мысль об оставленных подругах девушку всё ещё расстраивала и даже немного злила. Прижав к груди пакет с домашней одеждой и любимым, пусть и повидавшим виды, пледом, Маша добирается до своей новой, непривычно пустой комнаты и ложится на диван, по-детски прижав коленки к груди.

Утомленная собственной обидой и переездом, она очень быстро проваливается в сон.

* * *

Солнечный свет заливает гладкую, простирающуюся до самого горизонта брусчатку. Я иду и слышу, как отчетливо стучат каблуки моих туфель. Я сама еще не очень поняла зачем, но что-то тянет меня туда – вперед, за горизонт. Мне нужно туда. И… Это совсем несложно. Нужно просто продолжать идти. Шаг. Шаг. Меня переполняет чувство легкости, я смеюсь, и смех мой оборачивается яркими голубыми бабочками, порхающими вокруг.

И в следующий миг чьи-то сильные, грубые руки сжимают меня за талию. Мне страшно, а его пальцы сильно впиваются в мою кожу, тонкая ткань блузки не спасает от боли – там наверняка останутся синяки.

Но он продолжает тащить меня куда-то в бесконечную тьму переулков. Я изворачиваюсь, чтобы видеть его лицо – беспристрастное, холодное будто мрамор. Тяну руку – хочу исцарапать этого гада, вцепиться в его ледяные глаза, хочу, чтобы меня отпустили, наконец, туда, обратно, на солнечную и прямую дорогу. Но он перехватывает моё запястье, механически, даже не глядя – и только теперь смотрит мне прямо в глаза. Смотрит, и хищно улыбается. Я визжу, извиваюсь, брыкаюсь…

– Пусти! Пусти! – кричу я, а по щекам текут слезы – слезы бессилия, беспомощности, беззащитности. – Пусти меня! Зверь, изверг, мерзавец! Пусти!

И тут Мария проснулась, как и тогда, в холодном поту. Несколько секунд ей кажется, что кошмар продолжается, что незнакомец из сна всё таки утащил её куда-то в совершенно незнакомое место.