Михаил Третьяков - Площадка

Мотор установлен. Витя сидит на корме. Андрей отталкивает лодку от берега и ловко запрыгивает. Витя при помощи весел выравнивает курс и включает двигатель. Мы плывем к нашей следующей фитоочистной системе. Четыре линии биоплотов, перекрывающих пруд-отстойник, в которых высажены наши растения – фиторемедианты, в каждой линии по одному виду. Снова необходимо провести измерения морфологических параметров и оценить степень приростов. В этот раз еще нужно померить и корни. Андрей снова на подхвате – ведет электронный журнал учета, а еще фотографирует растения и все, что требует нашего внимания.

Мы доплываем до первой линии, проходим на веслах под веревками и оказываемся между первой и второй группами. Витя аккуратно подгребает к плотам.

– Ты такое когда-нибудь видел?

– Никогда.

– Это вообще что такое?

– Кто-то жрет наши растения!

– Он не только жрет, он еще и гадит.

– Ну, это уже просто вверх хамства. Витя, ты тут кого-нибудь видел? – спрашиваю я.

На пруду сильный ветер. Еще и дождь. Еще и маска, которая поглощает звук. Витя ничего не слышит, и ему даже непонятно, что я пытаюсь что-то сказать. Но я точно знаю, что он видит, потому что выглядим мы одинаково – как две огромные стрекозы с большими фасеточными глазами.

Я повышаю голос, пытаясь перекричать маску, ветер, дождь и, конечно же, глухоту Вити.

– Витя, ты кого-нибудь видел?

– Как не видеть: на том берегу мужики рыбачили.

Андрей, который находится ближе к Вите, показывает ему обкусанные растения и громко и внятно спрашивает:

– Не знаешь, кто это мог сделать?

Витя задумчиво опускает голову. Больше всего меня угнетает отсутствие мимики, когда ты находишься на улице, отчего зачастую непонятен не только смысл, но и контекст. И вообще неясно, что у собеседника на уме.

– Дак были тут на пруду птицы с птенцами, белые.

Я аккуратно снимаю с одного из плотов белое перо.

– Походу, это лебеди. Я бы даже сказал, гадкие лебеди.

– Я думал, тростник никто не ест.

– Как видишь, ты ошибался.

– Не вижу смысла проводить здесь замеры. Растения хоть и объедены, но отрастут. Вить, греби ко второй линии.

Рогозы на второй линии выглядят нормально: видимо, листья у них более жесткие, оттого растения и не пострадали. Я аккуратно и медленно переворачиваюсь на носу лодки и достаю свою деревянную двухметровую складную линейку. Сейчас предстоит самый сложный вид работ – проведение измерений на лодке. Параметры те же, только теперь еще надо попытаться вытащить растения, чтобы измерить корни. В стекловате плотов видны уже новые ростки, так что укоренились рогозы капитально, и у меня не получается их вытащить, а я не хочу рисковать, травмируя корни. Но вот в одном из плотов растение, видимо, не закрепилось еще окончательно, и мне все-таки удается извлечь его. Несмотря на то, что корневая система хорошо развита, она все равно оказывается меньше, чем мы ожидали. Проплываем вторую линию и снова подныриваем под фалы, чтобы оказаться между третьей и четвертой.

Ветер усиливается, и дождь превращается в настоящий косохлест. Витя аккуратно гребет то к третьей, то к четвертой линии, а я методично произвожу измерения. Корни настолько плотно вросли, что нет никакой возможности вытащить растения, а нужно точно знать, какова их длина. Витя подгребает поближе, и я начинаю медленно поднимать плот. Андрей наваливается на другую сторону лодки, чтобы мы не перевернулись. Плот поднимается, и я вижу длинные белые нити. Но тут плот неожиданно выскальзывает из моих рук, а сзади раздается всплеск. Я оборачиваюсь: Андрей барахтается в оранжевой воде. Мы оба понимаем, что произошло, и знаем, что ничего не изменить. Если он попробует залезть на плоты, может нарушиться целостность конструкции, и наша работа и усилия пропадут. Если попробует залезть в лодку, то она перевернется вместе с мотором – и тогда в стоках шахтных вод и под дождем окажутся уже три человека.

Андрей срывает перчатки. Затем очки и маску. Я вижу его лицо. Он кричит мне:

– Все будет хорошо! Крещение водой!

Я не осознаю, что происходит вокруг. Обезумевшие ветер и дождь. Меня словно бы выключили, и в голове раскручивается возможная нить будущего.

Я остался один.

Совсем один.

Андрей отстегивает болотники, которые тащат его вниз. Дождь бьет его по лицу, а он смеется, довольный и счастливый – видимо, оттого, что участь его предрешена и больше не надо бороться и искать ответы на вопросы, на которые, по всей видимости, нет ответов. Сильными энергичными гребками он двигается в сторону берега. Спасательный жилет, удерживающий его на воде, теперь больше мешает, нежели помогает, и он расстегивает его и толкает в сторону лодки. Я подхватываю его и кладу на дно.