ДИКИЙ НОСОК - Расходный материал

Жил Паша с родителями и, похоже, ему это настолько осточертело, что Машино предложение пожениться и переехать к ней, Пашу даже обрадовало. Новость о беременности его почти не удивила. «Че, уже?» – только и сказал будущий отец. «Конечно, уже,» – мысленно огрызнулась Маша. – «Мне скоро тридцатник. Когда же еще? Если не сейчас, то никогда.»

В быту Паша оказался непритязательным: ел, что давали, делал, что велели. А сделав, полночи играл в игрушки на компьютере. Без свадьбы – этого триумфа торжествующей невесты и позора заарканенного жениха – решено было обойтись. Лишних денег у новобрачных не было. Но застолья для ближайших родственников, конечно, было не миновать. Только здесь Маша и познакомилась с новоявленной родней: свекром – точной копией своего сына, только полысевшей, обрюзгшей и с хронически красным лицом; свекровью – высохшей воблой с так плотно поджатыми губами, что между ними нельзя было просунуть и волосок, как между плитами, из которых сложены египетские пирамиды, и целой россыпью штампованных золотых колец на пальцах, призваных продемонстрировать её финансовое благополучие; сестрой Паши, замордованной двумя малолетними шумными хулиганами и радостно потирающим руки в предвкушении попойки мужем.

Известие о Машиной беременности было принято вполне благосклонно.

«Ну так не девочка уже, пора бы,» – прокомментировала его свекровь. Возраст своего сына она оставила без обсуждения.

Маша же раз и навсегда для себя решила свести контакты с новыми родственниками к минимуму, пытаясь на корню пресекать попытки свекрови вмешиваться в их жизнь. Ведь не девочка уже, как правильно заметила свекровь. Получалось неважно.

Жизнь с Пашей плохой не была. Если своевременно давать ценные указания и периодически пинать для скорости, то он делал все от него требуемое. У Маши возникла даже некоторая симпатия к свекрови, железной рукой воспитавшей сына в полном повиновении. И какое-то время после появления на свет Лизы муж был просто необходим, как единственный человек, которого можно было хоть на час выставить на улицу с коляской и перевести дух. Да и жили они три года только на его зарплату.

Но стоило только Маше отдать Лизу в детский сад и немного оклематься после декретного тюремного заключения, как она призадумалась: «А зачем мне муж? Не абы какой муж, а конкретно вот этот – Паша?» Теперь она и сама могла справиться с ребенком. А Паша – это тоже ребенок, только большой, шумный, ленивый, инфантильный, много жрущий днем и особенно ночью и дико мешающий спать своим храпом, от которого в маленькой квартирке деться было решительно некуда.

Маша переваривала эту мысль года полтора, перекатывая её, словно камешки во рту, созревая для решительного разговора, как тыква на грядке. И, наконец, решилась выставить безмерно удивленного Пашу на лестницу. Опыт с замужеством был признан Машей неудачным, и на матримониальных планах была поставлена точка.

Но теперь у Маши была Лиза. Уже не бездумно орущий сверток, а своенравный человечек, познающий мир с энтузиазмом игривого щенка.

Еще одним ценным приобретением была фамилия. Маша с огромным удовольствием выскользнула из своей старой фамилии, словно змея из шкурки, и примерила новую, невзирая на мороку со сменой документов, и прижилась в ней мгновенно, как будто всегда была Лавровой. Вместе со старой, материнской фамилией куда-то ушла и злость на неё. То ли дело было в ребенке, не оставляющем в сердце ни одного чувства, а в голове ни одной мысли. То ли просто время пришло. Ведь все когда-нибудь кончается. Прошла и злость.

Легкое чувство вины перед Пашей Маша задушила в зародыше, решив в этом вопросе быть эгоисткой. Павел – взрослый человек, пусть заботится о себе сам. Авось, проживет и без няньки.

На работе Маша скрывала свое интересное положение до последнего, справедливо полагая, что в коммерческом банке её беременности рады не будут. И первые недель восемнадцать ей это успешно удавалось. Потом тайное стало явным и оставшиеся месяцы Маша работала, постоянно подвергаясь остракизму со стороны руководства. Впрочем, новостью для нее это не было. Так происходило со всеми некстати (всегда некстати) залетевшими сотрудницами. Начальник отделения вызвал Машу к себе и, мямля и не поднимая глаз, сообщил, что после декретного отпуска Маша не сможет остаться в банке: маленький ребенок, постоянные больничные. Ну, Вы же сами все понимаете, Мария Александровна. Маша понимала. Не понимала она только одного: зачем вообще брать женщин на работу? Ведь рано или поздно почти все они уходят в декрет. Избавиться от неугодного сотрудника было не просто, а очень просто. Достаточно было посадить его на официальный оклад, лишив основной части заработка в конверте. Воевать с этой системой – все равно, что писать против ветра. Маша и не собиралась. Донкихотство не для беременных женщин. Уверив облегченно вздохнувшее начальство в своей полной лояльности и отсутствии от нее проблем, Маша спокойно, оберегая свои нервы, доработала до положенного срока, получила декретные и премию в конверте за понимание и осела в декрете. После окончания которого нашла себе тихую гавань в стат. управлении, дожидаясь момента, когда Лиза подрастет и немного развяжет ей руки.