Юлия Белова - Моя история Золушки [litres самиздат]

– Амнезия, – на автомате поправила ее я.

Судя по хмурым лицам, я оказалась права, этого слова до сего момента женщины не слышали. Так, нужно будет поаккуратнее со словами, чтобы лишнего аборигенам местным не ляпнуть.

– Вы, я так понимаю, Леа? – Задала я еще один вопрос.

– Вот! Вы видите? Видите? Ой, горе… Госпожа совсем ничего не помнит. Что же это такое? – Начала причитать Тили.

– Замолчи! – Рявкнула на нее женщина так, что даже я на кровати подпрыгнула, чего уже говорить о бедняжке Тили. А Леа меж тем обернулась ко мне: – Это правда, эйли?

– Да, – просто ответила я. – Я совсем ничего не помню.

Тили начала хлюпать носом, а Леа покачала головой и успокаивающе погладила меня по свободной от бинтов руке. А я меж тем раздумывала: «Эйли» это мое новое имя?

– Хватит сырость разводит. – Снова начала ругать Леа Тили. – Лучше пойди и принеси госпоже чаю.

Как только Тили, подхватив поднос, скрылась за дверью, Леа снова обернулась ко мне.

– Вы уж простите ее, госпожа. Она не глупая, добрая девчонка, волнуется за вас очень. А про память вашу… так лекарь говорил, что после тех травм могли быть нехорошие последствия. Бедное дитя, ваш батюшка в гробу перевернулся бы, узнав, что эти злыдни себе позволяют. Упокой Единый его душу.

Леа прикоснулась кончиками пальцев до губ, до сердца и обвела круг перед своим лицом. Судя по всему, это что-то типа того как у нас люди крестятся, а здесь круги рисуют. Угу, нужно взять на заметочку.

Дальше последовала весьма интересная, но печальная история жизни некой восемнадцатилетней Аленсии ар Миолен («эйли», кстати, это вежливое обращение к незамужним девушкам, типа нашего «мисс», к замужним «эйла», а ко всем мужчинам «эйл»). Так вот, вся история была смутно похожа на историю все той Золушки. Так что я вынуждена признать, что слово свое крестная Смерть сдержала на все сто.

Матушка Аленсии умерла, когда девочке было шесть. Через пять лет отец женился повторно и у Аленсии появилась мачеха и сводная сестра. По словам Леа, те еще гадюки. Два года назад граф Миолен умер, оставив свою дочку на растерзание мачехи. Та, почувствовав волю, стала зверствовать и превратила жизнь Аленсии в настоящий ад. Сестричка сводная не отставала от матушки, раз за разом подкидывая девушке очередную гадость. Так, например, Аленсию выселили из ее комнаты и заселили на чердак рядом с комнатами прислуги. Ну точно Золушка! В тот же год верные графу слуги не вынесли капризов и самодурства графини и уволились, на месте остались лишь трое – Леа, Леон и Тили. Они-то и скрашивали серую жизнь Аленсии, помогая и заботясь о ней из-за всех сил.

– Леа, скажите, кто сделал это со мной? – Мой голос дрогнул.

Аленсию было жаль до слез. Я понимала, как тяжело ей было, ведь сама такая же сирота. Но если меня детдом закалил, то бедную девочку одиночество погубило. Пусть Леа и Тили любили ее, но это ни в какое сравнение не шло с родительским теплом.

– Может лучше не знать? – Тихо, почти шепотом, спросила женщина.

– Я обязана знать. – Твердо ответила я.

Женщина вздохнула и украдкой погладила меня по волосам.

– Это была Палома, ваша сводная сестра.

Сестричка значит…

– Почему?

В этот раз Леа снова промолчала. Ей не хотелось говорить, она хотела уберечь меня от новых волнений и потрясений. Я ее понимала, эта женщина любила Аленсию, как родное дитя. Но мне просто необходимо было знать, чтобы вернуть долг.

– Из-за ревности. – Вдруг заговорила Тили. – Эта кур…

– Тили! – Предостерегала Леа болтливую девчушку.

– Что Тили? – Вдруг вспылила та. – Не собираюсь я молчать! Всем известно, какая наша госпожа красавица и умница. Куда этой жабе до вас? Вот и ухажер ее плешивый не устоял. Как увидел вас в саду, когда за курицей этой приходил, и все. Потерял к ней всякий интерес. А ведь она полгода пыталась привлечь его внимание. Уже и к свадьбе готовилась. Злыдня.

Когда Тили рассказывала, Леа кривила нос при каждом ругательстве, но одергивать девушку больше не пыталась. У меня же в груди вскипала самая настоящая ярость. Та рыжая пекинеска, видимо и есть эта самая Палома. Она издевалась над бедной Аленсией из чистой зависти. Но последняя ее выходка стала для девушки последней.

По щеке скатилась первая горячая слеза. Заметив это, Леа и Тили тут же свернули спор, влили в меня стакан какого-то зеленого лекарства, уложили и быстренько ретировались. Я осталась в полном одиночестве лить слезы. А ведь в своем мире я еще в четырнадцать пообещала себе, что больше никогда не буду плакать. Но сейчас это было просто необходимо. Я оплакивала бедную девушку Аленсию, оплакивала свою жизнь, оплакивала Красневскую Елену, что умерла далеко-далеко отсюда. И уже засыпая, я пообещала: