Борис Ярне - Синтез [litres самиздат]

Аплодисменты.

– Отдельно хотелось бы сказать о потере Фернандо Коста. Но, не будем превращать наше торжество в поминки. Итак, я о моих избирателях. Где мои избиратели, не вижу, где? Не слышу!

Возгласы, крики, аплодисменты. Как раз в этот момент Шнайдер приближался к столику, за которым сидел Максим.

– Так вот, друзья мои! Вы не мои избиратели! Вы избиратели той партии, которую поддержали, того пути, по которому хотите идти, и по которому мы поможем вам пройти. Пройти достойно! Прожить достойно! Построить достойный дом! Создать достойную семью! Вырастить достойных детей! Всё это вы выбрали, выбрав нас, нашу партию, в которой ваш покорный слуга лишь рядовой солдат.

Аплодисменты.

– Со многим нам ещё предстоит бороться. Много, – простите меня за выражения, но я пригубил немного… Простите?

– Простим! Мы тоже пригубили!

Аплодисменты. Смех.

– Много ещё в нашем Городе, в нашей жизни – швали, полно проституции, в чём бы она ни выражалась, всякой грязи, которая не хочет жить по нашим законам, которая предпочитает быть продажной! Конкурентный рынок, рынок – это совсем другое. А проститутка? Её место в подворотне! Верно?

Он стоял рядом со столиком Максима и последнюю фразу кинул прямо ему в лицо, обрызгав слюнями.

– Верно? Проститутке место в грязном подвале! Она мешает строить нам нашу жизнь, нашу достойную жизнь. Верно? – продолжал он.

– Верно!

И шквал аплодисментов.

– Если мы встретим проститутку, – я говорю сейчас образно, вы сами, я надеюсь, понимаете. А то решите, что я знаю, где эти существа обычно обитают…

Смех. Аплодисменты.

– Так, что мы сделаем с проституткой?

– В подворотню её! На свалку! Убить! Уничтожить, суку!

– Толпа разошлась, – заметил Купер, которому претило такое долгое нахождение Шнайдера возле его столика.

– Правильно, уничтожить! Есть, ещё, знаете, среди уголовников такое, когда их много. Я не могу этого говорить. Ладно, увлеклись. Давайте…

– На круг её! – заорали особо знающие гости.

– Всё, – продолжил Шнайдер. – Мы выбросим весь мусор, вычистим все…

– Стой…

В зале повисла пауза, не нарушаемая даже звоном бокалов.

– Простите? – Шнайдер развернулся.

– Стой, я тебе сказал, – Максим смотрел ему прямо в глаза.

– Охрана, – кто-то успел позвать.

– Всё в порядке! – в микрофон крикнул Шнайдер. – У молодого человека вопрос. Я вас слушаю? – Шнайдер улыбался Максиму той улыбкой, которой встретил его у президиума. – Молодой человек засмущался. Он, просто, никогда не слышал таких слов, я полагаю. Простите меня, уважаемый. Я несколько развязно себя веду? Ну, что ж, наболело. Постараюсь быть мягче. Я же говорил, хватили мы лишнего в диспуте. Да и не только в нём. Верно?

– Верно.

Смех. Аплодисменты. Смех.

– Ничего страшного, – сказал Шнайдер в микрофон. – Мне уже пора к столу, а то, мне кажется, я многое пропустил, пока гулял тут по залу.

Снова смех и аплодисменты. Шнайдер пошёл дальше.

– Стой! – хриплым голосом крикнул Максим.

На этот раз тишина воцарилась мертвая во всех значениях этого слова.

– Я стою, видите, – Шнайдер говорил в микрофон, продолжая играть на публику.

Никто из друзей Максима не понимал, что происходит. Посреди бального зала стоял один из влиятельных людей Города во фраке, при бабочке, с микрофоном. Напротив него стоял совершенно незнакомый молодой человек в черном костюме, в чёрной рубашке без галстука, и в этих… дурацких лакированных туфлях. И всё.

Максим подошёл ближе, встал в упор к Шнайдеру и сильно севшим голосом произнёс:

– Я тебя вызываю…

– Что, простите? – всё также, играя на публику, в микрофон спросил Шнайдер.

Максим выхватил у него микрофон и на весь зал прохрипел:

– Я тебя вызываю, тварь! Вызываю на дуэль! Стреляться! Прямо сейчас. Если ты, мразь, чего-то не понял, объясняю так! – Максим схватил с ближайшего столика бокал вина и выплеснул его содержимое Шнайдеру в лицо.

Вся набережная была освещена праздничным огнями так, что создавалось впечатление искусственного дня, который по волшебству явился из тьмы и совсем не хотел покидать этой чудной праздничной ночи. За отелем была достаточно широкая береговая полоса, с двух сторон огороженная утесами. Скала с одной стороны, та из которой вырастал отель, море напротив, и с каждой стороны по скале, каждая их которых отлично защищала эту естественную площадку от внешнего вмешательства. Это пространство словно нарочно было создано для определенного рода уединений. Между морем и двумя боковыми утесами располагались узкие тропинки, позволяющие проникнуть на одинокий пляж, усыпанный мелкой галькой. Этот пляж Максим не раз наблюдал с балкона своего номера. Особенно его привлекали часы прилива, когда эта полоска берега оказывалась полностью отрезанной от мира. Он сравнивал этот, Богом забытый кусок суши, всё уменьшающейся под напором прибывающего моря, с собой. Вот так и его, думал он, когда-нибудь припрёт к скале и зальет соленой водой, давая понять, что со стихией шутить не стоит.