Анастасия Волжская - Брак с летальным исходом [СИ]

- Там Эдвин, - со всхлипом выдохнула я.

Эдвин… Ну почему, почему он не мог, как этот франт Кастанелло, поддаться моде и купить баснословно дорогой самодвижущийся экипаж? Зачем решил ехать верхом? Я как наяву ощутила, как тряхнуло тогда карету, как гулко вскрикнул кучер, как завыла-застонала почтенная леди Осей, мать Эдвина, ехавшая чуть позади в открытом экипаже. Я вновь потянула за ручку, отчаянно желая выскочить наружу и броситься туда, где лежал упавший с лошади всадник.

Моего лба коснулась рука в тонкой кожаной перчатке. Вторая рука перехватила запястья, вынуждая откинуться на сиденье.

- У нее жар, - слова лорда слышались как сквозь толщу воды, едва доходя до сознания.

Я дернулась еще раз, но хватка у лорда Кастанелло была крепкой.

- Едем домой, - коротко бросил он водителю, и экипаж тут же тронулся. Я обернулась к лорду, чтобы хотя бы попытаться уговорить его вернуться, но перед глазами все расплывалось. Сознание покинуло меня, и последним, что я услышала, погружаясь в беспамятство, был шорох листов, соскользнувших вниз с колен лорда Кастанелло.

*

Я приходила в себя медленно, выплывая из забытья, где снова и снова переживала смерть Эдвина. Тело, ослабленное лихорадкой, не слушалось, голова казалась тяжелой, налитой свинцом.

В полубреду мне виделись неясные силуэты людей, приходивших и уходивших, осматривавших меня, о чем-то негромко переговаривавшихся. Одним из них, как мне казалось, был сам лорд Кастанелло. Он выглядел то ли озадаченным, то ли недовольным: брови нахмурены, губы сжаты в тонкую линию. Другой мужчина -вероятно, доктор - что-то говорил ему, но я не могла разобрать слов.

С трудом открыв глаза, я обнаружила, что лежу в незнакомой комнате на кровати, накрытая по самый подбородок пуховым одеялом. Полог был одернут, так что можно было разглядеть в дальнем углу массивный шкаф да небольшой столик, на котором стоял стакан, кувшин с водой и несколько баночек с порошками и таблетками. Потянувшись за стаканом, я обнаружила, что меня переодели в ночную рубашку из тонкого хлопка, оставив, однако, перчатки, которые я получила в ратуше перед встречей с лордом Кастанелло и главой городского совета. Что ж, удивляться было нечему: мало кто решится так запросто прикасаться к женщине, обвиняемой в использовании ментальной магии.

Воспоминания о последних полутора сутках, что я провела на ногах перед тем, как сдаться лихорадке, вызванной холодом и нервным истощением, постепенно возвращались, вызывая в голове болезненные спазмы. Заставив себя приподняться на подушках, я налила стакан воды, и, отыскав среди баночек болеутоляющий порошок, отмерила себе нужную порцию, предварительно убедившись по вкусу и запаху, что он приготовлен верно. Даже столь нехитрое действие потребовало от меня всех накопленных сил, и, вернув стакан на столик, я сползла вниз, надеясь поспать еще немного.

В дверь деликатно постучали.

- Войдите, - отозвалась я. Голос звучал хрипло, надтреснуто. Горничная, невысокая женщина средних лет, проскользнула в комнату, неся

горячую грелку.

- Миледи, - она чуть присела в реверансе и, не дожидаясь ответа, опустилась у изножья кровати. Я наблюдала, как женщина ловко вытаскивает остывшую грелку и меняет ее на новую, и не могла решить, стоит ли заводить с ней разговор.

Закончив свою работу, горничная окинула меня равнодушным взглядом.

- Обед принесут в час пополудни, - сообщила мне женщина и, поклонившись, вышла из комнаты, плотно затворив за собой дверь.

*

В течение следующих нескольких дней, которые я провела в постели, горничная заходила ко мне только лишь для того, чтобы оставить на столике поднос с едой, а после забрать его вниз почти нетронутым, да поменять грелку или перестелить белье. Никогда женщина не пыталась сама заговорить со мной, а на вопросы отвечала уклончиво, а то и вовсе предпочитала отмалчиваться. Лорд Кастанелло не появлялся вовсе. Когда же я поинтересовалась у горничной, зашедшей за подносом, могу ли я увидеть супруга, женщина смерила меня долгим взглядом и сухо произнесла:

- Милорд не имеет привычки ставить нас в известность о том, где находится, миледи. А теперь прошу меня извинить.

Дверь вновь захлопнулась, отсекая меня от жизни прочих обитателей дома, и я устало откинулась на подушки, все еще не чувствуя в себе силы выйти за порог комнаты.

Все это до дрожи, до оторопи напоминало тот, другой огромный дом, где я оказалась невольной пленницей после того, как, в надежде расплатиться с долгами, оставшимися после смерти второго мужа, беспечного гуляки Лайнуса, приняла предложение Грэхема Ридберга. После роскошной и пышной свадьбы, предназначенной лишь для того, чтобы пустить пыль в глаза всем сплетникам, распускавшим грязные слушки о, так скажем, нетрадиционных предпочтениях уважаемого господина, Грэхем привез меня в свою загородную усадьбу и полностью потерял ко мне всякий интерес. Наши встречи ограничивались лишь редкими выходами в свет, где мне надлежало производить впечатление довольной и счастливой госпожи Ридберг, не обращая внимания на крепкую, до синяков, хватку, с которой Грэхем стискивал мое предплечье, расточая во все стороны обаятельные улыбки.