Борис Конофальский - Сталин против рептилоидов [publisher - SelfPub.ru]

– А дальше?

– А дальше будет нужно много оружия, очень много, а для этого потребуется три вещи: образование – наука – промышленость. – Рассказывал Бердяев. – И главное, всё нужно будет делать одновременно, времени у вас не будет.

– Они ж мне не позволят это сделать.

– Абсолютно верно, а вы говорите, что неспособный, – смеялся Сорокин. – Конечно, не позволят, они не дураки, да вот только индустриализацию они сами начнут, чтобы Троцкого свалить, и свалят, поверьте нам, без вас свалят, а вот как свалят, так уж вы тут не теряйтесь, начинайте и их выводить. Сначала главных самых, Бухарина, Рыкова, Тухачевского, а потом и всех мелких к ногтю подводите. А пока они Троцкого валят, вы людей-человеков на ключевые позиции в партии ставьте. Они в запале борьбы и не обратят на то внимания.

– А уж как почувствуете силу, сметайте их всех и быстро, – снова заговорил Бердяев.

– И беспощадно, – добавил Сорокин, – они нас никогда не щадили.

Сталин стоял ошарашенный и пытался курить незажжённую трубку:

– Легко у вас всё, – наконец произнёс он, – говорят, что писали на бумаге, да забыли про овраги.

– Мы теоретики, а про овраги вам, практикам думать. – Заявил Вернадский.

– Понятно, – Сталин, наконец, раскурил трубку.

– Кстати, как начнёте очищать страну, очищайте сразу во всех направлениях, начинайте с армии и партии, но и госаппарат не забывайте. – Сказал Бердяев.

– Ничего не забывайте, ни науку, ни промышленность. Вообще никого не забывайте. Ведь они везде. – Добавил Вернадский.

– И имейте ввиду, – Заговорил Бердяев, – как только вы начнёте освобождать страну от ящеров, сразу пойдёт отсчёт.

– Какой ещё отсчёт? – Спросил Сталин.

– Отсчёт времени до войны.

– До какой войны? – Снова интересовался Иосиф Виссарионович.

– До большой войны. – Продолжал Бердяев. – Мы не знаем, кто на нас нападёт, но знаем, что устроят нам войну англосаксонские ящеры.

– Как всегда, англосаксы, – задумчиво произнёс Сталин.

– Как всегда, они. Так, что оружие нам понадобится много. – Произнёс Сорокин. – Товарищ Сталин, вы должны быть готовы, к этой войне, надрывает жилы, но постройте заводы. Нам нужны тысячи заводов.

– Да как я смогу это сделать, тут и сам Ленин бы не справился. – Не верил товарищ Сталин в свои силы. – Может Иван Четвёртый или Пётр смогли бы, но не я, я не такой как они.

– Верно, вы не такой. Совсем не такой. – Сказал Вернадский. – Иван был как полноводная река, прорубал себе русло, тек, искал себе путь. И сметал всё по молодости, когда сил хватало. А вот Пётр был не такой, он был пламень. Сам горел и людей вокруг зажигал, верили в него и горели с ним вместе.

– А я не река и не огонь, – сурово сказал Иосиф Виссарионович.

– Верно, – согласился Вернадский, – вы гидравлический пресс.

– Точно-точно, – оживился Бердяев, – верно вас Володя охарактеризовал, в самую точку. Вы пресс. Так и давите их гадов. Методично и последовательно. И готовьтесь к большой войне, вы должны победить иначе нас истребят, просто в назидание другим. Чтоб неповадно было руку поднимать на хозяев Земли. Истребят вместе с детьми. Всех до единого.

Было уже темно, стояла ночь, и дождь не утихал. Сталин шёл по Дворцовой набережной, промокший, задумчивый и с потухшей трубкой.

У перехода к Зимней канавке его ждал товарищ Андреев. Тоже промокший:

– Ну, что они вам сказал, Иосиф Виссарионович?

Сталин взглянул на него, чуть улыбаясь и сказал:

– Рассказали мне кое-что о гидравлических прессах. А что вы знаете о гидравлических прессах, товарищ Андреев?

Андреев не ответил, задумался.

Проводник вагона, в котором ехала Ракель Самуиловна знал, что у неё билет только до Ярославля. Но то ли забыл её высадить, то ли не хотел лишний раз с ней общаться. А на место её никто не претендовал, так и поехала она дальше. Сидела, грела в ладони рюмку с глотком самогона и слушала рассказы дядьки Андрея Кондратовича и про партизанские времена, и про сложные таёжные промыслы. Старалась не плакать, чтобы не огорчать хорошего человека. Кивала понимающе. А к ночи прилегла на баул и заснула тихонько. А дядьке Андрею сон не шёл совсем, он накрыл Елену своим стареньким дореволюционным армяком и сидел напротив, не спал, чадил своей едкой самокруткой, глядел в темноту окна, утра ждал.

Так и просидел он почти всю ночь, не зная, что на станции Буй в поезд подсели два человека. Один высокий и сильный, видно, что из новых, из товарищей. Правая рука у него была забинтована, а лицо злое. Второй был смурной, кислый, такой, что, будь его воля, то и не садился бы он на этот поезд. Век бы его не видел. Но своей воли у него не было, и он от того страдал душой, или боязно ему было.