Денис Кащеев - Шаг за порог

— Алкоголь? — предположил Мамай. — Мне говорили, Райли не дурак выпить.

— С нами он пить точно не станет, — покачала головой Аня.

— Не станет, — легко согласилась Чужая. — А если бы и стал, перепить его — та еще задачка. Но речь не об алкоголе. Ключик, который откроет нам капитана Макбина, ходит на двух ногах и носит имя Хюррем.

— Что? — подскочив на месте, вытаращил на «Дилю» глаза Мамай.

— Вот то самое, — во весь рот улыбнулась Чужая. — Макбин положил на нее глаз с самого вашего появления в Виктории. К чести Хюррем, повода ему она на давала, хотя проявленный капитаном интерес от ее внимания и не укрылся…

— Мне она ничего об этом не рассказывала! — процедил Стас.

— Так и рассказывать было нечего. Как я уже сказала, Хюррем держалась безупречно. Вполне допускаю, что эта ее неприступность — одна из причин, толкнувшая Макбина на устройство заговора.

— Вот же сволочь! — взвился Мамай. — Когда все закончится, я ему…

— Откуда тебе все это известно? — перебив его, спросила «Дилю» Аня. — Ты, кажется, говорила, что не была в голове Райли.

— У него — нет, — охотно подтвердила Чужая. — Поэтому и не говорю о его мотивах с уверенностью. Насчет всего остального — сведения точные, пусть и получены от третьих лиц.

— Хочешь сказать, что Райли делился с кем-то своими сердечными тайнами? — недоверчиво прищурилась Руденко.

— И да, и нет. Поведение человека способно рассказать куда больше, чем его слова. Окружающие все видят — но почти ничего не могут верно истолковать. Я — могу.

— Правильно я понимаю, — снова заговорил Стас, явно прилагая немалые усилия к тому, чтобы заставить голос звучать более или менее ровно, — что ты предлагаешь подослать к Райли Хюррем? Если ты думаешь, что я это позволю, — грош цена твоей прозорливости!

— Разумеется, позволишь, — спокойно ответил трутень. — Потому что к Макбину пойду я.

Олег в этот момент смотрел на Мамая, потому не сразу понял перемену, произошедшую с Чужой, и лишь заметив, как выражение лица Стаса с гневного вдруг сменилось озадаченным, а затем — насмешливым, обернулся: вместо «Дили» рядом с ним уже сидела красавица-турчанка.

— Меня же ты не станешь ревновать? — проворковала она, кокетливо накручивая на палец длинный черный локон.

Планета Новая Земля, форт Виктория, перед Порогом

— Это всего на полчаса, максимум — минут на сорок, — проговорил Тимур.

Лежавшая на кровати Настя ничего не ответила, даже не посмотрела в его сторону.

— И как только все закончится, сразу же вернусь сюда, — так и не дождавшись ее реакции, добавил юноша.

Она вновь и бровью не повела.

— Днем меня гораздо дольше не было — ничего же не случилось! — напомнил, лишь самую малость повысив голос, Тагаев.

— А если бы случилось? — резко вскинув голову, снизошла она, наконец, до ответа.

На встречу с Чужой она отпустила Тимура без разговоров, сама немного удивившись своей покладистости, но едва дверь комнаты закрылась за юношей, тут же ощутила мерзкий зуд на щеке. Вскочив, словно ошпаренная, опрометью бросилась в туалет к зеркалу, уверенная, что увидит на лице характерные оспины — признак неизбежной мучительной смерти. Но кожа оказалась чиста, как у младенца, пропал куда-то и зуд, словно и не было его. Выдохнув, Настя вернулась в жилую комнату, однако стоило ей опуститься на кровать, как кольнуло во лбу — будто комар укусил. Снова подорвавшись, девушка устремилась обратно к зеркалу, но и на этот раз тревога оказалась ложной.

За полтора часа, что она оставалась в комнате одна, Настя совершила не менее дюжины таких панических рейдов. В конце концов, утомившись и здорово разозлившись, содрала зеркало со стены в туалете, вырвав крепление с «мясом» — хотела перенести на кровать. Но когда тащила через дверной проем, не рассчитав, зацепила углом за косяк и, не удержав, выронила — ребром точнехонько себе на ногу. Зеркалу-то хоть бы что, а стопе досталось.

Боль, щедро сдобренная обидой — на весь свет: на подлого трутня, на себя-растяпу и особенно, почему-то, на Тимура, в такой момент оставившего ее одну — словно распахнула в глазах девушки крепко запертые до той поры шлюзы: слезы хлынули из них бурным потоком, и ни остановить, ни даже умерить его у Насти не нашлось ни сил, ни желания. Прорыдала она почти до самого возвращения Тагаева, так ни разу больше и не взглянув в брошенное в дверях туалета зеркало.

К приходу юноши, впрочем, слезы у нее высохли, а вот чувство обиды никуда не делось — наоборот, усилилось.