Дамир Берхеев - Исповедь жертв [СИ]

На стеклянном столе в пепельнице лежала только что начатая сигара, привлекая свое внимание светящимися искрами табака. Громила втянул в себя смог с кубинских берегов, не выдувая. «Пусть мое сердце успокоится. А дым застынет в моих легких. Хотя бы на время».

Наливая себе текилу, громила посмотрел на мутное дно. Затем, подумав, отложил стакан и отпил из бутылки несколько больших глотков. В этот самый момент, когда он уже хотел уйти в мир своих мыслей под аккомпанемент алкоголя и ароматного сигаретного дыма, в дверь позвонили.

— Добрый день, мистер Палмер. Я лейтенант Митч Томсон, нью-йоркский департамент полиции, отдел убийств.

— Заходите, — открывая дверь на распашку, произнес хозяин дома.

Лейтенант и двое детективов переглянулись и вошли в дом.

— Мы к вам вот по какому делу…

— Это я убил этих ублюдков, — оборвал он Митча. — Присаживайтесь.

Все, как учили в полицейской академии: Алекс остался у входной двери, рядом, на расстоянии вытянутой руки расположился Курт, рассматривая коллекцию книг, но всеми органами чувств контролируя подозреваемого, напротив сел лейтенант.

— Раз уж мы сразу перешли к делу — рассказывайте, — поставив диктофон на стол, произнес Томсон.

— Сколько себя помню — всегда воевал с этим миром. Как только мы родились, мать отказалась от нас. Почему? Я не знаю. Мы с Синтией росли в детском доме. Вы знаете, как растут в детских домах?

— Нет, мистер, — пристально наблюдая за собеседником, ответил Митч.

Тот налил себе еще виски и продолжил свой разговор.

— В детских домах тяжело. Старшие избивают младших, а старших избивают воспитатели. А воспитатели у нас были отборные. Всякая чушь про сплоченность в таких домах — это только чушь. Хах. Там совсем другая атмосфера и другая жизнь. Вы были в детском доме, мистер Томсон?

— Не доводилось.

— После нашего разговора в один из своих выходных навестите со своей любовницей или с друзьями богачами детский дом. Первое, что вы увидите — это глаза детей. Но это не те дети, которые выросли в счастливой семье, которым все преподносили по любому капризу. Там вы увидите глаза детей, которые хоть малы к своим годам, но закаленные к трудностям, но в то же время одиноки. Совсем, как звери. Так вот среди этих звериных глаз лет тридцать назад вы могли встретить и наши глаза с Синтией. Мы всегда были вместе. Она была своего рода свидетелем моей жизни, а я ее. Брат и сестра по крови и вечные спутники по трудной колее жизни. Самым тяжелым в детстве было, когда приходили взрослые и выбирали нас словно котят. А мы заглядывали к ним в глаза и ждали ответного взгляда. Возможно, из-за того, что нас нельзя было разлучать — меня и сестру так никто и не усыновил. Затем у нас была новая битва под названием взрослая жизнь. Я подписал контракт и объездил практически всю Африку и половину Азии. Признаться честно, это были одними из самых счастливых дней в моей жизни. Были без исключения и трагичные моменты, самый запоминающийся парень в нашем отряде саперов был Мэт Уотфорд по прозвищу Весельчак. Буквально за три дня до вылета из Кореи он подорвался на мине, — тут рассказчик замолчал и отпил еще несколько глотков из бутылки. — Но еще раз повторюсь — это были самые счастливые года в моей жизни. Военное братство, гимн под звездно-полосатый флаг и все прочее, чего не замечают гражданские в городе большого яблока. Мы знали друг о друге все. Кто кого ждет дома, кто кем дорожит, какие планы на послевоенное время. Доверится можно было всем 14 людям из отряда. Так как ни сегодня, завтра старуха с косой, — тут он осекся и повернувших, обратился ко всем, — Я про смерть, господа. Обычно это был либо араб, обернутый с ног до головы гранатами, либо узкоглазый Чен или Ли с автоматом Калашникова. Так вот эти звери могли похоронить все воспоминания, все планы, всю историю твоей жизни. А так хоть успел поделиться и возможно в беседе, например, как у нас с вами, упомянут о них, — он замолчал, снова менял виски на сигару, затянувшись в очередной раз можно было увидеть маленькие блестящие глаза собеседника в темном помещении, на этот раз он выдохнул облако дыма.

— А что было потом? — спросил Митч, явно подталкивая оратора к основной теме беседы.

— Всему свое время, мистер Томсон, — чуть улыбнувшись, ответил Палмер. — Хоть кто-то должен знать историю моей жизни. Не узнав меня, вы не поймете, зачем я все это сотворил. Как мне кажется, господа, чтобы вынести тот или иной вердикт нужно знать о подозреваемом все. И что же все-таки подтолкнуло меня к преступлению. Знать все, включая его детские поступки. Уже с рождения можно понять злой человек или не злой. Или, по крайней мере, почему он стал таким. Привязывал-ли он к хвостам кошек консервные банки или переводил старушек через дорогу, помогая с тяжелыми сумками. Портил-ли гвоздями покрашенные «Бьюики» или работал с утра до ночи, чтобы помочь своей одинокой матери свести концы с концами. Только узнав в какой среде рос человек и побывав в его шкуре, можно выносить приговор… Так вот сестра писала мне, когда я проходил сержантскую школу писала, затем писала, когда меня отправили в Ирак, затем писала, когда я был в Алжире и так далее. Все ее письма были наполнены счастьем. По-другому и сказать нельзя. Когда человек не упоминает о прошлом, а говорит только о настоящем — значит он действительно счастлив. Так было и с моей Синтией. Она рассказывала об этом слизняке, говорила, что они снимают дешевую квартиру, но в ней она чувствует себя как в самом уютном доме на земле и даже не хочет съезжать. Рассказывала о планах на будущее, а основой в этих планах был конечно же малыш. В последних письмах она рассказала мне, что ждет ребенка, и я буду первым, кто узнает мальчик или девочка. К концу моей службы где-то за месяца два письма прекратились. Причем я чувствовал, что здесь что-то неладное. То она мне писала каждую неделю, то два месяца уже молчала, — тут он замолчал, отпивая еще алкоголя. — В первый же день моей демобилизации я стоял у ее могилы. Ваша хваленый департамент закрыл дело из-за недостаточности улик. Я же начал свое расследование. Нашел место преступления, узнал каждого кто был тем вечером в этом подпольном баре. Узнал все касаемо этой гильдии воров. Узнал, как эти ублюдки играли на мою сестру в карты. Будто… Будто она вещь. Никому не нужный предмет… Будь прокляты эти подонки… Затем старался восстановить справедливость через закон, одному я подкинул в тачку кокаин, другому подбросил домой нож, которым все-таки убил первого мерзавца, у третьего нашли противопехотную мину и так далее. Однако, адвокат был хорош. Хотя я и выступал на всех заседаниях в качестве присяжного, но все единогласно признавали подсудимых оправданными. Как потом выяснилось, адвокат получал очень хорошие деньги из этой гильдии. Тогда я уже перешел к собственному методу. Как они бросили мою сестру умирать на пустыре, так я поступал и сними. Только перед этим давал им шанс, что они не сделали с беременной девушкой. Я как настоящий зверь, сначала изучал местность. Подбирал обувь, раскапывал могилы, предполагал, где может скрыться жертва, куда побежит. Поэтому даже матерым убийцам со схожей со мной комплектацией не было шансов в этой битве. По крайней мере они пали с достоинством, хотя и не заслужили этого. Так как вы считаете, лейтенант, я прав или нет? Сделали бы вы тоже самое для самого родного человека?