Мария Бородина - Завтра я стану тобой

– Я не Элсарио! – завопила я. Горло загорелось огнём, и крик перешёл в сиплый кашель. Задохнувшись, я сжалась в комочек.

– Свежо придание, – отозвалась мать, с трудом возвращая меня на койку. – Кто ещё стал бы притворяться моей дочерью?! Да только ты на такое способен! Чтобы я ничего не подозревала, и ты мог разлучить нас жестоко и неожиданно!

Паника раздвинула рёбра, поднялась по шее и пошла горлом. Кое-как преодолев натиск спазмов, я сделала вдох и закашлялась снова. Нет уж, хватит с меня опасных приключений! Пришла пора признаваться. Только как сделать это, если я чувствую себя червяком, извивающимся в рыбацкой снасти?! Если тело содрогается от кашля, а для того, чтобы дышать, приходится прикладывать неимоверную силу?!

– Я знаю, что ты давно договорился с покупателем, – процедила мать сквозь зубы. Выдержка снова вернулась к ней, сделав голос твёрдым. Слова отскакивали от стен ледяными глыбами, падали на голову, как камни. И каждое ранило. – И знаешь что, Элсарио? Я не отдам тебе Элси. Лягу поперёк дороги, умру сама, но не отдам! Слышишь меня?!

Я сложилась клубочком, пытаясь остановить кашель, но это не помогало. Толчки рвались наружу, стискивая грудь и выдавливая из неё последнее. Воздуха катастрофически не хватало. Подступало забытье: густое, как болотная вода, и такое же тухловатое. Отвернулась к стенке, пытаясь спастись от натиска небытия. Ткань сорочки, успевшая пропитаться густой и тёплой кровью, неприятно хлестнула по бедру.

– Я слишком дорого заплатила за Элси, – донеслось до меня сквозь ватную пелену. – И ты не отберёшь её у меня.

Последнее, что я услышала прежде, чем обморок утопил меня в своих чёрных водах, были шаги. Знакомая твёрдая поступь, отрезанная от нашего маленького мира деревянной дверью и чередой засовов и замков.

Шаги приближались.

Не знаю, сколько продолжалась темнота, но она была мучительной. То топила в потоке чёрных вод, не давая вдохнуть, то гнала по гулким коридорам. А иногда – толкала вниз с невидимого выступа, обрекая на бесконечное падение. Слишком густая, чтобы хранить образы, и слишком плотная, чтобы позволять собою дышать.

Когда забвение рассеивалось, и тьма давала брешь, мне мерещилось, что меня куда-то волокут, как мешок с картофелем или мукой. А потом мрак наваливался опять, стирая обрывки чувств и ощущений. И я снова летела, тонула, падала, гонимая им.

Первое, что я ощутила, проснувшись – запах гари. Не веря себе, втянула его глубже сквозь заваленный нос. Так и есть, он родимый! Самый сладкий аромат в Сердце Земли, этим утром – так точно. А это значит, что…

Словно опасаясь подвоха, я разлепила сначала один глаз, а потом – другой. Над головой, в облаке мутноватого света, кружились пылинки. Выше висел родной потолок. Знакомая змеистая трещина скалила зубы в побелке между расходящимися балками. Как же я любила её в этот момент!

– Почтенные Покровители, – хрипло хихикнула я. – Скажите мне, воскресенье сегодня или понедельник?!

Сомнений не оставалось: голос мой. Кровать, в которой я лежала, тоже оказалась моей. Пошевелила руками, дабы убедиться, что они не привязаны, потом – согнула ноги в коленях, подбросив одеяло. Покрутила стопой, не веря своим глазам и везению. Мой дом. Моё тело. И я. Свободная!

Солнечный луч, прорвавшийся сквозь тюль, нахально прыгнул на ресницы и прострелил глаз. Сомнения тут же атаковали голову, потопив радость. Неспроста всё так легко, неспроста. Тут таится подвох. Неужели Йозеф поверил девочке, что провела целые сутки в моём теле?

А, может, это всё приснилось мне, и не было никакой девочки? И сегодня – воскресенье? И впереди – день большой стирки, метлы и неухоженных грядок? Я готова была в это поверить. Лишь бы не возвращаться в холодный подвал, в чужое тело!

Села на кровати, и косточки корсета больно врезались в кожу. Затёкшая спина отозвалась ноющей болью. Я опять не разделась! Пора завязывать с этим. Нужно больше времени уделять себе, своему здоровью и…

– Проснулась? – знакомый голос расколотил остатки сна вдребезги.

Я лениво повернула голову. Шея хрустнула, и по плечу пробежала боль. Йозеф полулежал в кресле у гардеробной и таращился на меня заспанными глазами. Судя по паре подушек, торчащих из-за его спины, ночевал он тоже здесь. Нервно усмехнулась: вот где он – подвох! Вот уже добрую половину годового цикла мы с Йозефом жили в разных комнатах. Значит, девочка натворила-таки дел.