Мария Бородина - Завтра я стану тобой

– Почему я должна доверять тебе? – я взглянула на него исподлобья. – Ты же знал всё, и молчал.

– Не больше, чем рассказал, – буркнул Линсен. – Но, впрочем, понимаю твою обиду.

Стиснула зубы, пытаясь промолчать, да только ярость оказалась сильнее. Он смеет говорить, что понимает меня?! Он, никогда не переживавший такого кошмара?! Если бы он добавил, что понимает Сиил, я не погнушалась бы репутацией и задушила его на месте!

– Ты поймёшь меня только тогда, когда твою сестру вырвут из семьи, запрут в погреб и многократно опорочат! – я выставила перед собой масляную лампу, словно надеясь, что она меня защитит. – И когда человек, принимавший в этом участие, скажет тебе, что ничего не видел! Страдания близкого страшнее любого кошмара!

– Я знаю это, Сирилла. Лучше, чем ты думаешь.

– Ничего ты не знаешь! Ничегошеньки!

– Не додумывай! – рявкнул Линсен неожиданно громко. – Полагаешь, мне легче?! Мой отец – пособник преступника! Как я должен это принимать? Вот тебе совет на будущее: не делай выводов, не зная, какой путь прошёл человек.

Линсен отодвинул меня, как манекен, и, раздражённо топая, двинулся вперёд. Линии света, прорывающиеся сквозь узкие оконца, вычерчивали полосы на его коже. Подумав, я шагнула следом. Распахнутую дверь я предусмотрительно прикрыла.

– Какой же путь ты прошёл?! – я продолжала подначивать Линсена. Слова ранили его, и я хорошо это чувствовала. А сейчас хотелось смять его в лепёшку. – До первой постели с куртизанками?!

– Прекрати, Сирилла, – отозвался Линсен в полумраке.

– Эти девочки-официантки ведь куртизанками практикуют у твоего отца? – продолжала я гнуть свою линию. – А Уорт покрывает его грязные делишки?

– Мне повторить?!

– И меня ты соблазнил, чтобы, если стану неугодной, отправить в Пропасть за запретную связь! Хотя бы этого не отрицай!

– Сирилла, замолчи! – уже громко.

– Уверена, что Хатцен ты не врал!

Шаги остановились. Спёртое пространство стало едким и колючим. Линсен резко развернулся и, налетев на меня, прижал к холодной стене. Узкий проход едва вместил наши тела. Пальцы Линсена сдавили подбородок: с силой, но не причиняя боли.

– Никогда больше не произноси это имя, – горячее дыхание коснулось щеки и застыло на моих губах. Обжигающий взгляд подтверждал, что шутить он не намерен.

– Почему? – фыркнула я, нарываясь. Азарт бурлил в крови, опьяняя и будоража. – Ты ведь любишь её до сих пор! Иначе не таскал бы её фото с собой! И не заботился бы о том, кто и что подумает после её смерти!

– Любовью к ушедшим не попрекают, – прошептал Линсен в самое ухо. – Любовь никогда не остаётся в прошлом. Она вне времени.

Его дыхание покалывало кожу. Мурашки бежали вниз по шее: то ли от ужаса, то ли от вожделения. Линсен стоял близко, почти сливаясь со мной, но неумолимо отдалялся. Вырывал себя из меня, оставляя внутри гнетущую пустоту.

– Вот только философии мне сейчас не хватало! – возмутилась я, сбрасывая его руку.

– Я был с ней до последнего, – продолжал Линсен. – Я был рядом, когда чёрный недуг жрал её тело, оставляя одни кости. Когда боли делали её безумной, и ничто не помогало унять их. Я не отходил от неё, даже когда она почти потеряла рассудок и кричала сутками напролёт. Я не спал неделями вместе с ней. Я держал её руку. Сирилла, я любил её так, что однажды освободил.

– Освободил?! – мои губы едва шевелились.

– Её последним желанием было, чтобы я её отпустил, – вздохнул Линсен. – Она хотела уйти от рук любимого, а не от щупалец чёрного недуга. Хатцен была не из тех, кто сдаётся, и рискнула выступить даже против Покровителей. Слишком долго продолжались её мучения.

В ужасе я вжалась в стену, надеясь, что камень примет моё тело. От Линсена веяло холодом могил. Хотелось раствориться в спёртом воздухе или провалиться сквозь пол, лишь бы не находиться рядом. Или кинуть ему в лицо масляную лампу, чтобы заполыхал святым пламенем.

– И меня освободишь сейчас? – прошептала я, дрожа.

– Я лишь доверился тебе, – его пальцы коснулись моей щеки, и я отдёрнулась. – Как доверился когда-то и отцу, надеясь, что он меня поймёт. Теперь ты знаешь слишком много моих секретов, Сирилла. И, если не глупа, понимаешь, почему я молчал. По-прежнему думаешь, что я вру тебе?

– Нет. Теперь я думаю, что ты не только трус и ловелас, но и убийца.

– А как поступила бы ты? – голос Линсена перешёл в хриплый шёпот. – Если бы самый близкий человек испытывал невыносимую боль, и ты никак не могла её облегчить? Не день, не два, и не неделю. И днём, и ночью. Просто ответь.