Александр Гребенкин - Буря в старом городе [СИ]

— Ваша мать — Джулия Риччи!

— Кто — кто?

— Да-да, именно Джулия Риччи. Красивая итальянская девушка. Она дочь рыбака из Лидо ди Езоло. А физическим вашим отцом стал Эрнст Габор, с которым она встречалась много лет назад. Впрочем, настоящее его имя Пьетро Пеллигрини. Но он… оказался недостоин её. Он бросил умирающую от родов возлюбленную, а ребёнка, то есть вас, хотел погубить… И спас вас, малютку, удочерил обычный врач Просперо Висконти — нынешний ваш отец.

— Но, он — настоящий отец, — механически пробормотала Виола, уставившись невидящим взглядом в окно.

На какое-то время в комнате повисла тишина. Виола сидела замерев в тяжких раздумьях.

— Вы сказали всё это — а с меня будто пелена начала спадать. Вот ответ на вопрос, почему в доме нет ни одного изображения мамы. Почему я так не похожа на своего отца…

— Но, мне одно не до конца понятно… Как он мог допустить, чтобы вы пошли тогда к Габору, — сказал Майнер с горечью в голосе.

Виола вздохнула, застонав.

— Он толком ничего не знал! Я ведь ему сказала, что пойду упрошу Габора насчёт долга. А он предложил стать его… подругой, содержанкой…

Комиссар тяжело встал, медленно, словно нёс груз, подошёл к комоду, открыл ящичек, вынул из синего конверта два фото.

— Смотрите. Вот изображение Пьетро Пеллигрини. Здесь он в облачении священника. А вот барон фон Габор в… современном мирском одеянии. Есть сходство?

— Да никакого! — воскликнула Миранда.

— А вы присмотритесь.

Девушка внимательно осматривала оба снимка.

— Ну да, что-то есть общее. Этот разрез глаз немного навыкате, эти линии бровей. Но…Барон — лыс, а у этого виднеются кудри.

— Такое бывает! С возрастом Пьетро потерял часть волос и стал бриться наголо… Ваш отец Просперо знал барона Габора лично?

— Нет. Он видел его всего лишь один раз. Мельком, в машине. Когда брал у него деньги взаймы, то делал это с помощью поверенного в делах.

— Понятно. Вот вы были у Габора… Простите… Какие у вас были отношения?

Виола сидела задумчивая, закусив губу.

— Теперь я многое понимаю. Как вам объяснить… Габор относился ко мне очень нежно и по-доброму. Он ведь знал меня, долгое время, как танцовщицу Миранду. Тогда он меня и пригласил к себе… А когда узнал, что моё настоящее имя Виола, то немного смутился, его отношение ко мне стало более бережным. Он даже как-то сказал, что это имя для него священно. Иногда мы бывали вместе в свете. Но никаких тех самых отношений, которые бывают между женщиной и мужчиной у нас не было.

— Он даже не пытался… соблазнить вас?

Виола отрицательно покачала головой.

— Нет.

— Как вы думаете, Виола, догадывался ли Габор о том, что вы на самом деле являетесь его дочерью?

Виола вздохнула.

— Нет, конечно. Уверена, что нет! Может что-то глубоко на подсознательном уровне и было… Но… его что-то смущало в нашем союзе. И он при первой же возможности попытался сделать так, чтобы я покинула его дом.

— Да. Отдал вас Мирославу Липскому. Хорош был!

— Нет. Не нужно так говорить! Встреча с Мирославом — это дар судьбы! И я благодарна небесам, потому что встретилась с единственным мужчиной моей жизни. Пусть и такой ценой.

Над Тухомержице нависала огромная, чернильного цвета туча. Но солнце всё же царило на небе, а поднявшийся ветерок грозил прогнать непрошенную гостью. Высохшая сухая листва на деревьях шелестела на ветру.

Дом, к которому Виола вела Мирослава, располагался на самом краю. Они долго шли мимо строений с двускатными черепичными крышами, минуя уютные палисадники, и Виола рассказывала:

— Ох и влетело мне от отца. Мне двадцать один год, я взрослая и самостоятельная, а стояла перед ним как провинившаяся девчонка лет десяти. Плакала!

— Габора вспомнил?

— Да не только! И все наши приключения с Мачкой… А потом… Потом рассказал всё как есть. Начистоту! Всю свою жизнь, всё что приключилось со мной.

Мирослав остановился и взял её за руку.

— Дорогая, милая моя душа, я понимаю, как тебе сейчас тяжко, но ты держись.

Виола помотала головой.

— Нет, не тяжко. Просперо был, есть и останется мне отцом, самым близким, родным человеком. После всего что было, я люблю его не меньше, а даже больше. Он ласково обнял меня, гладил мои волосы и сказал:

«Дочь моя, пора признаться, что я не всегда был хозяином этого поместья и, вообще, не был здешним жителем. Было время, когда мы обитали в другом месте и в другом мире. Помнишь? Хотя, как ты можешь помнить — ты была ещё младенцем».