Карина Шаинян: С ключом на шее [СИ]

Нигдеева ссутулилась на краю лавочки. Короткие волосы по-прежнему стояли дыбом, — она, как обычно, в задумчивости ерошила их обеими руками. Рыжие брови сдвинуты, веснушчатый лоб собрался в причудливые складки. Сигарета зажата в зубах, руки заняты шарфом-запиской: Яна наматывала его на запястье, сердито сдергивала и снова медленно оборачивала вокруг руки. И, как всегда, она сидела на лавочке одна. Остальные три скамьи были забиты курильщиками до предела — в такой день никто не торопился вернуться в аудиторию. Но к Нигдеевой никому и в голову не пришло подсесть.

Ирина в который раз удивилась, как эта невысокая щуплая женщина ухитряется занять собой столько места. Где бы она ни оказалась, вокруг немедленно начинали расползаться всякие мелочи, — какие-то блокноты, шарфы, початые бутылки с водой. Вещи Нигдеевой захватывали пространство, выставляли форпосты, очерчивали границы. Вот и сейчас на лавочке лежала пачка сигарет и стоял картонный стаканчик с вожделенным кофе. Маленькие верные стражи.

Заметив коллегу, Нигдеева приглашающе махнула рукой. Ирина неохотно замедлила шаги. Она надеялась обойтись без утешений, но теперь это было неизбежно. Яна, спохватившись, подвинула сигареты и кофе, освобождая место. Стаканчик опасно качнулся, и Ирина сделала пируэт, спасая свой светлый плащ, — однако Нигдеева уже разобралась с руками, шарфами, сигаретами и подхватила картонку. На ее запястье выплеснулось две черные капли, и Ирина невольно поморщилась, заметив, как Яна машинально обтерла их об джинсы.

— Да ты не расстраивайся… — заговорила она, но Нигдеева перебила, взмахнув шарфом:

— А ты видела, кто принес эту штуковину? — спросила она. — Клочков уже убежал.

Ирина моргнула, сбитая на лету. Штуковину? Алло, Нигдеева, твои студенты считают тебя людоедкой, а ты хочешь поговорить о какой-то штуковине?

— Мужик из архива, — осторожно ответила она.

— Да, да… — нетерпеливо отмахнулась Яна. — А ты уверена, что этот мужик — из архива? Ты его раньше видела?

— Конечно… Он сказал, что…

— Он сказал? — задрала рыжие брови Нигдеева, и Ирина прониклась сочувствием к ее студентам. «Черт бы тебя подрал, Вендига Александровна», — подумала она, а вслух сказала:

— С чего такая паранойя?

Яна поморщилась. Ирина почувствовала укол неприязни, осознав, что эта гримаса — преувеличенное отражение ее собственной. Как будто она не просто вытерла руку об штаны, а еще и высморкалась в рукав.

— Включи же голову, это простой вопрос, — все еще морщась, сказала Яна. — Ты видела его раньше? В архиве? В библиотеке? В кафешке, в очереди за булочками?

— Нне знаю… да что за допрос? — возмутилась Ирина. — Нигдеева, ты своих студентов в лицо не узнаешь, а к этому мужику прицепилась!

— Это аргумент, — кивнула Яна и снова принялась накручивать шарф на ладонь. Опять подвисла, подумала Ирина и украдкой покосилась на калитку. Наверное, сейчас можно просто уйти — не заметит. Вместо этого Ирина спросила:

— А чего ты носишься с этой тряпкой?

Яна вздохнула, сунула дотлевшую сигарету в урну и тут же закурила следующую.

— Это, — она тряхнула тряпкой, — могли сделать три человека. Филька принес идею — вычитал в книжке про индейцев. Он у отца книжку взял… Я разработала словарь. Ольга научила нас вязать узлы. Это был наш тайный язык. Нам было по десять лет.

— Может, кто-то пошутил?

— Сейчас? Мы не общались двадцать пять лет. Они остались в городе за семь тысяч километров отсюда. В хреновом городе, из которого не так просто выбраться…

— Понятно… — протянула Ирина. — А что не так с мужиком из архива?

— А то, что записку якобы оставили в читальном зале, а он просто занес. Вот так телепатически понял, для кого эта тряпка, и оказал любезность. А еще то, что в универе я его ни разу не видела, а вот раньше — точно да, хотя и не помню, где. Когда до меня все это дошло — я вернулась в архив, поговорить нормально, а то он мне мозги запудрил, я ушла, ничего толком не спросив. Только вот архив оказался закрыт. Вообще закрыт. Замок в ржавчине и паутина на косяках висит…

— Нда, — выговорила Ирина. — Наверное, показалось. Или просто розыгрыш.

— И в каком месте должно стать смешно?

— Ну не знаю… а что там написано — раз уж это записка?

— «Возвращайся домой», — деревянным голосом ответила Яна, пропуская колючие петли между пальцами. — «Возвращайся домой. Возвращайся домой». И еще полтора проклятых метра «возвращайся домой».

Она казалась спокойной, но, сидя рядом, Ирина видела, что, несмотря на тепло, руки Яны покрылись мурашками. Это было странно, неадекватно, почти непристойно. Но что мы знаем о лисе? Кажется, Нигдеева упоминала изолированный городок на Дальнем Востоке, из которого ей пришлось спешно уехать. Непривычное уху название… Она сказала, что дословный перевод с местного языка — «плохая вода», и добавила, что местных там, впрочем, нет, — не дураки селиться в такой дыре. Отец-геолог… Ирина вдруг поняла, что практически ничего не знает о прошлом человека, с которым знакома больше десяти лет.