Нина Линдт - Демониада [litres]

– Мой начальник – Цезарь, – дерзко ответила она.

– Как пожелаешь, – уступил он, поднимая ворот пальто от ветра. – Идем?

– Куда?

– О, смертная, ты испытываешь мое терпение: прямо, потом направо… Нас ждут давно в агентстве, а ты все возишься с чашками, как будто они спасут этот мир.

– Может, мир и не спасут, а людей кофе делает счастливыми.

– Людей делают счастливыми участие и внимание, которые ты подаешь им в молочной пене.

– Много ты знаешь о человеческом счастье!

– Много.

Настя замолчала. Некоторое время они шли молча, а она возмущенно думала, что, если бы он хотел сделать ее счастливой, он мог бы. Хотя бы пойти ей навстречу, проявить капельку нежности. Ну какая ему разница, если она скоро умрет?

– А почему ты вообще хочешь спасти мир? Какое тебе до него дело? Может, проще присоединиться к Азазелло и компании?

– Проще. Конечно. Но не мы создавали этот мир. И не нам его разрушать.

– Ты записался в Гринпис? – осторожно спросила Настя.

Он захохотал.

– Лучше. – Он подмигнул ей, и сердце заныло от тоски. – Я только и занимаюсь тем, что спасаю вот уже не первый раз этот безумный и жестокий мир.

– Зачем?

Демон пожал плечами:

– Это как любимая игрушка для ребенка: ее латаешь бесконечно, подшиваешь, подкрашиваешь, подклеиваешь, не в силах с ней расстаться.

Город согревал их вечерним солнцем, обнимал цветущими ветвями миндаля и акации, ветром соединял ее русые волосы с его черными кудрями. Барселона словно толкала их навстречу друг другу, посылая по пути влюбленных, отчего Насте хотелось взять под руку графа Виттури, что она, не выдержав, и сделала, воспользовавшись тем, что мимо пронесся велосипедист, чуть не задев ее. Он тут же отреагировал, сомкнув свою горячую ладонь на ее прохладных пальцах. Они прошли некоторое время молча.

«Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – мысленно молила она его. – Не упусти, не оттолкни».

Они свернули на маленькую улочку, уже знакомую Насте, у кованой ограды маленькой церквушки он вдруг остановился. Она только что просила, желала, мечтала, а теперь боялась поднять на него взгляд. Сердце билось так быстро, так отчаянно, что даже стало дурно.

Он повернул ее к себе, поднял за подбородок лицо и долго смотрел на ее мягкие, нежные черты. Он ждал. Наконец она посмотрела ему в глаза. Демон улыбнулся и наклонился к ее лицу.

– Анастасия…

Какой же у него голос! Бархатистый, с хрипотцой и глубокими грозовыми перекатами на звуке «а». Ее имя звучало так прекрасно на его губах!

– Поверишь ли… не ты одна желала этого…

Она прикрыла веки с дрожащими ресницами, слушая его голос, ощущая его дыхание совсем близко. Даже если он лжет, то сладка эта ложь, пусть дурманит, только бы поцеловал. И когда он коснулся ее губ, мир изменился необратимо и бесповоротно.

Порыв ветра осыпал их розовыми лепестками миндаля, но они уже не чувствовали ни ветра, ни ласковых прикосновений лепестков к коже.

Мягкость его губ, тепло дыхания, его объятие, подвижное и сильное, он старался прижать ее к себе сильнее то за плечи, то за талию, то зарывался пальцами в ее волосы на затылке, она испытывала жажду, голод по нему, бесконечное желание, от которого подкашивались ноги. Был только он: она целовала его рот от одного уголка губ до другого, прикусывала его губы, чувствовала, как они изгибаются, когда он улыбался в ответ на ее жадность. Он тоже был алчен, как если бы она была долгожданным сосудом, из которого он мог напиться, больше того: мог слиться с ней, стать ею, чтобы она стала им.

Ничего не было вокруг, никого не существовало, только его руки и губы, тепло его дыхания, ее часто бьющееся от счастья сердце. Закрыв глаза, она запоминала мягкость его поцелуев, их требовательность и жадность. Его тело стало единственной опорой. Он был гаванью покоя, которой она могла доверять. Несмотря на приближающуюся бурю.

Он отвлекся от ее губ, чтобы поцеловать подбородок, щеки, и, когда его дыхание коснулось ее шеи, она застонала от удовольствия. Он колебался, и это мгновение до поцелуя, мгновение паузы, пока она, задержав дыхание, перебирала его кудри, стало вечностью, которая стремительно оборвалась, когда он все-таки прижался к коже губами. Они целовались жадно, резко и медленно, словно торопясь изучить лица друг друга и в то же время растянуть удовольствие от прикосновений.

Смех парочки запоздалых прохожих вернул их в реальность. Она прижалась к нему, спрятав лицо в его пальто, не смея взглянуть в глаза тому, кого так страстно целовала. Он гладил ее по голове, она слышала его легкий смех.