Петр Хомяков - Тайна царя Иоанна

Профессор подошел к трибуне. И вдруг в зале погас свет. Остались только прожектора, направленные на знамена и на трибуну, за которой стоял Святослав. Тамаре показалось, что очень тихо заиграла какая-то музыка. Очень тихо, на грани слухового восприятия. Но именно от этой музыки у нее пробежали мурашки по коже. Душу охватила смесь восторга и ужаса.

Откуда-то появились два атлетически сложенных соратника, одетых в «партийную униформу». Они стали под знаменами сзади стола президиума. В одном из них Тамара узнала Виталия.

Никто ничего пока не сказал. Но зал почему-то единодушно встал

А Кузнецов начал читать имена и фамилии. И после каждого имени, стоящие под знаменами, громко говорили: «Здесь».

У Тамары перехватило горло. Она вдруг осознала, что сначала шепотом, а потом все громче повторяет за Виталием и его напарником это «Здесь!». То же самое делали и стоявшие рядом с ней. Зал все громче и единодушнее в едином порыве выкрикивал: «Здесь! Здесь! Здесь!» после все новых и новых имен погибших в Сербии, Приднестровье, Абхазии, Осетии, в Белом доме, забитых полицаями, уничтоженных наемными убийцами.

– … Юрий Половцев… – донеслось до нее.

– Здесь! – что есть силы крикнула Тамара. И из глаз ее хлынули слезы.

– Ты сволочь, Михалыч – сказала Тамара. Они сидели в гостевой комнате новой штаб-квартиры Партии народной свободы. Княжна в вольной позе расположилась на дорогом полукруглом диване. Было поздно, но Тамаре очень хотелось поговорить со Святославом.

– Почему же это? – спросил Кузнецов спокойно, но с едва скрытым лукавством.

– Сам знаешь. Нельзя так нагло применять психотронику.

– Не знаю, право, что имеет в виду ваша светлость.

– Вот я и говорю, что ты сволочь. Мало того, ты очень доволен этим.

– Не скрою, милая княжна, доволен. Это война. А на войне все средства хороши.

– Слушай, может быть, запишем твое интервью, а потом поговорим за жизнь?

– Давай без интервью. Я не отказываю. Наоборот, пиши чего хочешь. Я не опровергну. Ибо верю в твое благородство. А взгляды мои ты и так прекрасно знаешь. Не один пуд соли съели вместе. Впрочем, это ведь и твои взгляды.

– Значит, «все по плану»?

– А как же иначе. Все по плану. Надо же кому-то наконец взыскать с процентами. В том числе и за твою изнасилованную пра-пра-пра, и так далее, бабку Рогнеду.

– Да ты прямо как мой предок, Всеслав Полоцкий. Но ведь он так и не удержался на великокняжеском престоле.

– Мало быть колдуном. Надо быть еще и технократом. А твой предок Всеслав не мог им быть по вполне понятным причинам.

– Надеешься на техсредства?

– Не только на них. Помнишь, мы много говорили в ту ночь, после того как нашли библиотеку?

– Еще бы не помнить. Такое не забывается. Знаешь, эти ночные разговоры запомнились может даже лучше, чем стрельба перед этим.

– Да потому, что стрельба всего лишь прелюдия. Но, вернемся к этой ночи. Помнишь, мы не могли тогда понять, почему все же Грозный по большому счету потерпел крах?

– Помню, конечно же. А ты что, понял?

– Конечно, – просто сказал Кузнецов. – Грозный был в первую очередь царем. И только во вторую очередь магистром Ордена. Его желания были в основном орденские. А методы царские. Но Орден исходно противоположен царю. Нельзя сидеть сразу на двух стульях.

– Но он же пытался перевернуть ситуацию. Разве опричнина и отказ от трона в пользу Семиона Бекбулатовича это не попытка поставить Орден над троном?

– Несомненно. Но эта попытка не удалась. И он снова стал, прежде всего, царем. И забросил идею Ордена.

– А разве мог бы он добиться успеха? Разве его поражение не было предопределено?

– И да, и нет. Понимаешь, идея Ордена для того, чтобы быть успешной, должна сочетать четыре компоненты – политическую, национальную, или даже расовую, религиозную и цивилизационную. Грозный очевидно полностью владел политической ситуацией.

– И что же, он, по-твоему, был расистом или нацистом?

– Несомненно! Возьми карту границ опричнины и карту расовых типов Русской равнины Алексеева. Интегральный коэффициент корреляции равен 0,89. Напомню максимально возможное значение этого показателя – единица. Характерно, что Удмуртия, только что попавшая в состав России после взятия Казани, была при делении страны на опричнину и земщину поразительно точно разделена по расовым границам. Белая, угро-финская часть была взята в опричнину, а тюркская попала в земщину.

Понимаешь? В опричнину попал чистый белый, нордический, так называемый северо-русский тип. В земщину – расово-смешанный южно-русский.