Дэн Браун: Происхождение

Опустив взгляд, он увидел перед собой щуплого человека со смешными усами а-ля Сальвадор Дали, одетого в темный парчовый кафтан шервани.

– Я Фернандо. Добро пожаловать в наш музей. – С этими словами он перевел взгляд на бейджики, разложенные на столике перед ним. – Могу я спросить, как вас зовут, сэр?

– Роберт Лэнгдон.

– О, простите, сэр, я не узнал вас, – смущенно пробормотал Фернандо.

Я и сам бы себя не узнал, подумал Лэнгдон. В черном фраке и белом жилете с белой бабочкой он чувствовал себя неловко. Как певец из Йельской университетской капеллы . Фрак этот появился лет тридцать назад, когда Лэнгдон вступил в клуб «Лиги плюща» в Принстоне [5] Клуб, объединяющий принстонских бакалавров, существует с 1879 г. . Но он мог позволить себе надеть его и сейчас – вот что значат ежедневные визиты в бассейн!

В спешке собирая чемодан, Лэнгдон взял из шкафа не тот чехол с одеждой, и привычный смокинг остался дома.

– В приглашении говорится «черное и белое», – сказал Лэнгдон. – Я подумал, фрак подойдет.

– О, фрак – это классика! Выглядите потрясающе! – Фернандо вышел из-за стола и аккуратно прикрепил бейджик к лацкану на фраке Лэнгдона. – Для меня большая честь познакомиться с вами. Вы ведь уже бывали у нас?

Лэнгдон взглянул на ослепительно сияющее за паучихой здание музея.

– Стыдно признаться, я тут впервые.

– Не может быть. – Фернандо картинно закатил глаза. – Не любите современное искусство?

Лэнгдону в принципе нравилось современное искусство – его вызов . Особенно интересно было понять, почему то или иное произведение считается шедевром: живописный хаос Джексона Поллока, «Банки с супом Кэмпбелл» Энди Уорхола, цветные прямоугольники Марка Ротко. Но все же Лэнгдон чувствовал себя куда комфортнее, обсуждая религиозный символизм Босха или особенности художественной манеры Франсиско Гойи.

– Я поклонник классики, – ответил Лэнгдон. – Леонардо да Винчи мне ближе, чем Кунинг.

– Но да Винчи и Кунинг – они же так похожи !

Лэнгдон натянуто улыбнулся:

– Наверное, мне стоит поближе познакомиться с творчеством Кунинга.

– Более подходящего места вы не найдете. – Фернандо простер руку в сторону сияющей громады. – В нашем музее лучшее в мире собрание современного искусства. Надеюсь, вам понравится.

– И я надеюсь, – ответил Лэнгдон. – Только не совсем понимаю, зачем я здесь.

– Не вы один. Никто ничего не понимает. – Фернандо рассмеялся и замотал головой. – Устроитель праздника все хранит в строжайшей тайне. Даже персонал музея не в курсе, что сегодня будет. Тем интереснее! Ходят самые невероятные слухи. Несколько сотен приглашенных! Множество знаменитостей! И никто ничего не знает!

Лэнгдон усмехнулся. Мало у кого хватило бы наглости разослать в последнюю минуту такие приглашения: В субботу вечером. Жду. Поверь, это важно.

И совсем мало тех, ради кого сотни ВИП-персон бросят все и сломя голову помчатся в северную Испанию на непонятное мероприятие.

Лэнгдон вышел из-под паучихи и двинулся по дорожке в сторону гигантского красного баннера:

Чем-чем, а скромностью Эдмонд никогда не отличался , с усмешкой подумал Лэнгдон.

Лет двадцать назад молодой Эдди Кирш, вихрастый компьютерщик-ботан, стал одним из первых студентов Лэнгдона в Гарварде. Страсть к цифрам привела его к новоиспеченному преподавателю на спецсеминар «Коды, шифры, язык символов». На Лэнгдона интеллектуальные способности Кирша произвели неизгладимое впечатление. И хотя тот скоро оставил тусклый мир семиотики ради сияющих вершин компьютерных технологий, у них установились прочные отношения по типу «любимый преподаватель – любимый студент», сохранявшиеся больше двух десятилетий после окончания Киршем Гарварда.

И вот ученик обогнал учителя , подумал Лэнгдон, на несколько световых лет.

Сегодня Эдмонд Кирш всемирно известный гений: миллиардер, компьютерный гуру, изобретатель, предприниматель, предсказатель будущего. В свои сорок лет он совершил удивительные открытия в самых разных областях: робототехнике, исследованиях человеческого мозга, искусственного интеллекта, нанотехнологиях. А целый ряд открытий он просто предсказал, и это создало вокруг него настоящий мистический ореол.

Лэнгдон считал, что невероятно точные предсказания Эдмонда обусловлены очень широким кругом знаний. Он помнил, что Эдмонд всегда был ненасытным книгочеем – читал все, что написано. Такой страсти к книгам и таких способностей усваивать прочитанное Лэнгдон никогда не встречал.