Станислав Романов - Мертвая голова

— Да? — Подручный поприник. — А с водяными они как поступают?

— Плохо они с водяными поступают, — произнес Деревянко зловещим голосом, — ой, плохо…

И замолчал, не докончив. У Подручного мурашки побежали по спине, и он решил не выяснять подробности плохих поступков нахтфишеров. А Деревянко вдруг, как ни в чем не бывало, поинтересовался:

— Ты рыбу любишь?

— Что? — тупо спросил Подручный. — Какую рыбу?

— Разную, — сказал Деревянко. — Жареную, вареную…

— А-а, — протянул Подручный и кивнул. — Ну да. Люблю, в общем.

— Это хорошо, — сказал Деревянко, — потому что в ближайшее время мы будем питаться исключительно дарами моря.

У Подручного заурчало в животе, звук был громкий и отчетливый, даже Деревянко его услышал.

— Не говори ничего, — усмехнулся он. — Твой желудок уже все сказал.

— Рыба, — с вожделением проговорил Подручный. — Жареная, вареная…

Он шумно сглотнул слюну, глаза у него были голодные.

— Пойдем, пойдем, — заторопился Деревянко. — Ресторан на втором этаже.

На следующее утро Деревянко и Подручный поднялись поздно, даже по столичным меркам. В том же гостиничном ресторане позавтракали жареной треской, потом вышли на причал.

На улице было солнечно, улица сверкала мириадами солнечных зайчиков и слепила глаза. Деревянко и Подручный стояли на причале и жмурились словно парочка сытых котов. Солнце припекало, но здесь, на море все же было не так жарко, как в столице.

Возле гостиницы остановилась гондола, и на причал ступил высокий худой человек в светлом льняном костюме и черных солнцезащитных очках, закрывавших почти половину лица. Он на мгновение повернулся к агентам анфас, и Деревянко увидел отражение себя и Подручного, искаженное и удвоенное черными стеклами. «Мне бы такие очки», — позавидовал Деревянко. Незнакомец в черных очках вошел в гостиницу, а федералы забрались в освободившуюся гондолу.

— Городское управление правопорядка, — бросил Деревянко гондольеру.

Гондольер кивнул и отчалил, небрежно шевельнув веслом. Баркаролу он замурлыкал тихо-тихо, себе под нос, слов было не разобрать.

Гондола плавно скользила по улице, едва-едва покачиваясь на ходу, и Подручный, вопреки своим опасениям, чувствовал себя хорошо. К тому же Деревянко отвлекал напарника разговорами, он рассказывал менее опытному коллеге о местной милиции. Пожалуй, его мнение было чересчур предвзято.

— Лейтенант Колотилов — мерзавец. Вообще, все здешние менты — мерзавцы, включая полковника Барабанова, который ими верховодит. Верить никому из них нельзя и ничего хорошего от них ждать не приходится. Федеральных агентов из столицы они не любят, можно сказать, ненавидят. Так что разговор нам предстоит тяжелый…

В отличие от многих других зданий города, нижние этажи городского управления правопорядка морю не принадлежали: за стенами, усиленными дополнительной кладкой и железом, местные милиционеры догадались устроить КПЗ; ночь, проведенная в тамошней клетке, запоминалась правонарушителям надолго. Деревянко содрогнулся, припомнив, как в первый свой приезд побывал в ментовском подвале, было такое…

Гондольер подогнал лодку к причалу, рядышком с парой бело-голубых милицейских катеров.

— Приехали.

Деревянко и Подручный выбрались из гондолы и мимо загорелого милиционера, который прямо с причала удил рыбу, прошли в здание. В вестибюле, за деревянной загородкой, сидел толстый сержант, очевидно дежурный; улыбаясь, он беседовал с кем-то по телефону. Деревянко остановился перед барьером, Подручный встал рядом. Толстый сержант не обратил на двух чужаков никакого внимания; посмеиваясь и прикрывая ладонью рот и микрофон, он продолжал что-то нашептывать в трубку масляным голосом.

— Бабе звонит, — уверенно определил Подручный. И добавил с укоризной: — Дисциплинка-то у них хромает.

— А ты чего хотел, — пренебрежительно сказал Деревянко. — Провинция.

Они поднялись по замусоренной, давно не мытой лестнице на шестой (третий надводный) этаж, прошли примерно половину плохо освещенного коридора до двери с корявенькой табличкой «старший оперуполномоченный лейтенант Колотилов П.М.» и вошли без стука.

В Северной Венеции, городе, где пустых квартир было раз в десять больше, чем людей, простой лейтенант милиции имел свой собственный отдельный кабинет. Подручный только головой покачал; в столице было по-другому: там такие лейтенанты сидели по трое на одном квадратном метре.