Тина Дженкинс - Пробуждение

Потом она представила себе пожилую пару, которая остановилась совсем рядом, возле своего автомобиля. Муж, как мог, утешал жену, которая, несомненно, пережила сильнейшее потрясение. Мэри надеялась, что с женщиной все будет в порядке и что она сумеет рассказать полиции, что же случилось на автостоянке. Впрочем, независимо от этого Мэри следовало как можно скорее связаться со своим адвокатом, поскольку последствия ее поступка могли оказаться весьма и весьма серьезными.

Она засыпала в турку кофе, потом вытерла слезы и слюни со своего распухшего лица. Мэри никогда не была суеверной, но, вспоминая, как разворачивались события, она не могла не подумать о том, что все произошло как по писаному — словно должно было произойти именно так. Увидев рану в груди Ната, Мэри как-то сразу поняла, что стернотомия ему уже не поможет. Пуля, пробившая грудину, причинила столь серьезные повреждения, что не имело никакого смысла пытаться добраться до срединных артерий. Кроме того, ей очень повезло, что Грег, работавший в госпитале для ветеранов буквально в двух шагах от злосчастной автомобильной стоянки, был в этот день на работе и имел в своем распоряжении свободную машину «скорой помощи» со всем необходимым оборудованием. Иными словами, подумала Мэри, если это не судьба, то что же?

Очередной приступ слабости едва не застал ее врасплох. Мэри почувствовала, как закружилась голова и подогнулись колени. Чтобы не упасть, она схватилась за край кухонного стола и стала ждать, когда приступ пройдет, но он никак не проходил.

— Интересно, когда я в последний раз ела?..

Задавшись этим вопросом, Мэри приподняла крышку хлебницы. Внутри лежала буханка хлеба. Нат купил ее на деньги, которые нашлись у него в кармане. Мэри представила себе его руку — его красивые длинные пальцы, которые выуживают из кармана монетки и протягивают кассирше. А теперь, подумала она, его когда-то такое теплое, живое тело лежит на хирургическом столе в криоцентре в Пасадене. При мысли об этом ее едва не вырвало, однако она все же отщипнула от буханки кусочек и, отправив в рот, попыталась жевать, но у нее ничего не вышло. Челюсти отказывались повиноваться, проглотить хлеб целиком она тоже не смогла. Крошечный кусочек так и застрял у нее в горле, словно камень, и ей пришлось выпить воды, чтобы он наконец проскользнул внутрь.

Немного придя в себя, Мэри снова попыталась восстановить в памяти кошмарную поездку в «скорой» и операцию, когда ей пришлось резать скальпелем горло собственного мужа. Все вместе казалось каким-то диким бредом, хотя Мэри и понимала — Нат умер и ничего другого ей не остается. Грег — тот наверняка решил, что она спятила от горя. Мэри и самой казалось, что с головой у нее, наверное, не все в порядке, однако она твердо знала: ей необходимо сделать этот шаг, каким бы безумным он ни казался, иначе вся ее дальнейшая жизнь утратит всякий смысл.

Потом Мэри услышала какой-то посторонний звук. Кто-то поворачивал и тряс ручку задней двери, пытаясь войти. В голове у Мэри вдруг сделалось пусто-пусто; она хотела, но не могла сдвинуться с места. «Ну открывай же, — велела она себе. — Так делают все нормальные люди — они открывают, когда кто-то хочет войти». Словно во сне, она сделала шаг, другой, потом спустилась на первый этаж. За стеклянной дверью она увидела темный силуэт. Солнце светило пришельцу в спину, и она не могла рассмотреть его лица.

— Нат?.. — растерянно спросила она.

— Мэри?

— Нат, это ты?..

— Мэри? Нет, это не Нат. Это я, Мартин. Мартин Рэндо. Ты меня помнишь? В Гарварде я жил с Натом в одной комнате.

Разочарование, которое испытала Мэри, поняв, что это не Нат, было таким глубоким, что она едва не упала. Вместе с тем она отлично понимала, как глупо рассчитывать, что ее муж может восстать из мертвых и вернуться. Злясь на себя за подобные мысли, Мэри молча отперла замок и, повернувшись, медленно пошла к лестнице, чтобы вернуться наверх.

— Ты что, совсем одна? — спросил Мартин, идя следом за ней.

Идиотский вопрос. Настолько идиотский, что Мэри готова была выцарапать Мартину его крошечные, близко поставленные глазки. Из всех однокашников Ната он был, наверное, наименее любимым и уважаемым. И то, что именно Мартин первым приехал выразить свои соболезнования, казалось самым настоящим оскорблением памяти мужа.

— Пока одна, — машинально ответила Мэри. — Кажется, сегодня должна прилететь моя сестра. И отец, — добавила она, продолжая недоумевать.