Вадим Леднев - Операция Муравьиный бог

— Если хочешь, можешь называть меня Аленой…

— Блин!.. ты не могла бы…

— Я постараюсь… ой!.. извини! На самом деле, я легко могу не замечать чужих мыслей. Этому быстро учишься… иначе порой общаться невозможно… скучно! — она помолчала несколько секунд, а потом сказала каким-то другим голосом. — Ты знаешь, наверное, мне просто нравится смущать тебя. А если уж до конца быть честной, перед самой собой, наверное, ты мне нравишься… Мне давно никто так не нравился, — она протянула руку и погрузила пальцы в его волосы, — а может даже и никогда…

Никита удивленно покосился на нее, но не отстранился.

— Ты мне тогда еще приглянулся… когда в эту драку из-за меня полез, возле Поганки… Такой милый… добрый… теленок…

— Спасибо отдельное, за теленка! И за тест этот, ваш… — Никита попытался убрать голову, но она потянулась за ним.

— Подожди, дурачок… Ну побудь со мной, хоть минутку только, я же ничего не прошу… Знаю я про твою подружку… Увидишь ее скоро… А про меня забудешь! Поэтому я сейчас могу говорить тебе всю правду! Все, что хочу! Потому что это ничего не значит… для тебя по крайней мере. Ну пожалуйста, просто посиди со мной рядом… я ведь тебе не противна?

— Сама знаешь, что не противна… — Никита попытался говорить, как можно более ехидным тоном. Получалось плохо.

— Знаю! — согласилась она. — Ты себе не представляешь, с каким трудом я себя сдерживаю… Я ведь могла бы тебе просто приказать… Ну все, все! Не убегай, заканчиваю признания.

— Если ты так ко мне относишься… ну вот, как сейчас сказала…

— Нравишься… — она положила голову ему на плечо.

— Что?… — Никита не решился повторить за ней это слово, — ну, допустим… тогда почему ты так вела себя со мной, там, в квартире… на Терешковой… что за цирк устроила… в лицо мне плюнула… дралась, как бешенная… не очень-то это сочетается…

Маша подняла голову и уставилась на него своими небесными глазами. От этого взгляда Никите показалось, что его мозг начал плавиться и стекать куда-то вниз, к самому паху, а ему навстречу поднималась томная животная страсть.

— Ты же обещала… — выдохнул он ей в лицо, получилось еле слышно, но она вздрогнула, как от крика. Встала с дивана, отвернулась от него:

— Извини… — голос у нее был глухой, словно ком стал в горле, — сама не знаю, что со мной…

Никита потряс головой, словно отгоняя наваждение. «Ну дела… вот неделька-то выдалась… богатая на эмоции… впрочем, как и на все остальное!»

— Почему, спрашиваешь, так себя вела? — продолжила она после некоторой паузы, уже спокойным ровным голосом и опять повернулась к нему. — Роль играла… такая вот роль у меня в этой пьесе… ругательная. И потом… какого черта думаю, он от меня отказался…свинья!.. пренебрег… из-за этой… швабры! В общем, считай, что приревновала! — она усмехнулась зло, — А насчет драки… так это разве драка была? Если б я дралась, ты б у меня без всех жизненно-важных органов остался. Да, да! В первую очередь без тех, о которых ты сейчас подумал! Так что считай — это секс у нас с тобой был… такой вот странный. И вообще, те кто меня знает, а в первую очередь мой папочка, думают, что я двинутая на всю голову… Что у меня шифер регулярно сыпется и башню рвет… А это оттого, что у меня навсегда в башке осталась та десятилетняя девочка, на которую додумались напялить гармонизатор… Думаешь почему Наблюдателями становятся мужчины от двадцати восьми до тридцати пяти лет? Потому и становятся, что это уже развитые, половозрелые личности! А я вечная девчонка-детдомовка, которая всю жизнь будет нести в себе свои детские комплексы. Папочка умудрился убедить Наставников, что им нужна именно такая!.. недоделанная… для таких вот операций… Он хороший вивисектор — мой папочка… настоящий ученый-исследователь!

От этого разговора она заметно возбудилась и Никита не сразу обнаружил, что гладит ее по руке, успокаивая. На запястье ее ничего не было.

— А-а… Где твой браслет… Маша? — он почувствовал, что язык начал заметно заплетаться, а речь становится невнятной.

Девушка молча продемонстрировала средний палец. Из-за этого характерного жеста он не сразу догадался, что в виду имеется черное, словно бы обсидиановое кольцо, одинокое на левой руке.

— Гламурненько… — только и нашел он, что сказать.

— Скорее готично, — Мария вновь села рядом и ему стало трудно дышать от жара ее тела. Воздух стал тягучим и застревал в легких. Но при этом ощущения нельзя было назвать неприятными. — Извини, я о своем, — продолжила она, словно не замечая произведенного впечатления. — Никак не пойму… О моем существовании практически никому не известно. Меня закрыли от всех. Меня не сможет распознать ни один Истинный, ни один Наблюдатель, если я сама этого не захочу. Я предназначена для таких операций, как эта. А тебе… тебе, почему-то разрешили узнать обо мне…