Сергей Лексутов - Ефрейтор Икс

Она некоторое время размышляла, наконец, сказала:

– Верно, ну их к черту, эти деньги… На них уже сейчас столько крови…

– Ага, даже морды президентов не видать… – ввернул он безмятежным тоном.

– Ты у меня вдруг стал неплохо зарабатывать…

– Еще пару детективов накропаю, машину купим…

– Да зачем она нужна? Ты только посмотри, как здорово на велосипеде прокатиться! Ты лучше компьютер купи. А то стучишь, как Лев Толстой на допотопной машинке…

– Лев Толстой на машинке не стучал, – сказал он серьезно, – он свои романы писал от руки, а потом его жена их переписывала. Он перечитывал, то, что она написала, жутко все исчеркивал, переправлял, вставлял, выбрасывал, и возвращал ей. И она снова все переписывала.

– Вот видишь, как он работал с текстом! А ты, тяп-ляп, накалякал авторучкой, тут же перепечатал на машинке, и как будто, так и надо.

– Знаешь, что я думаю по поводу работы со словом и текстом Льва Николаевича Толстого?

– Ну, и что ты думаешь? – спросила она с любопытством.

– Такая работа с текстом свидетельствует только об одном, о жутком непрофессионализме литератора! К тому же он еще и бессовестный эксплуататор. Это ж надо, мне нынешний руководитель Союза писателей, как величайшее подвижничество представлял, что Толстой "Анну Каренину" пятнадцать раз переписывал. Подумаешь, достижение… Это ж его жена пятнадцать раз толстенный роман переписывала…

– Да ты что, Паша?! – она вытаращила свои зеленые глазищи, не в силах ничего больше произнести.

– А то… Я складываю фразу в уме, и не переношу ее на бумагу, пока со всех сторон не осмотрю, не попробую на вкус. А если человек способен оценить свою фразу, только написанной на бумаге, это не профессионал, а жалкий любитель. Вот потому и так трудно читать романы Льва Толстого, потому что они написаны непрофессионально. Он писал, будто жернова ворочал, вот и читать так же приходится…

От возмущения она не нашлась, что сказать, оттолкнулась ногой от края колеи, и помчалась вперед. Посмеиваясь, он покатил следом. Далеко впереди на обочине сидел Денис, велосипед лежал рядом.

Поравнявшись с Денисом, Павел сказал:

– Ты далеко не уезжай, скоро в лес свернем…

Околок, в котором в прошлом году нашел деньги, он распознал с первого взгляда. Как бы по нужде проходя его насквозь, остановился на краю проплешины, оставшейся от костра. Прокалило землю знатно. Даже полынь еще не решалась заселять освободившееся место. Вокруг валялись крупные черные головешки, а посередине проплешины виднелась невеликая ямка.

Ольга спросила:

– Что здесь было?

Павел равнодушно пожал плечами:

– Вероятно, пацаны какую-нибудь взрывчатую штуковину в костер бросили…

А сам подумал, что никто, даже будь он семи пядей во лбу, не идентифицирует старое кострище, с ямкой посередине, с чемоданом денег.

Они проехали еще немножко по заросшей колее, до следующего околка и остановились на отдых под толстой старой березой. Июнь только разгорался, но солнце припекало вовсю. Павел не отказал себе в удовольствии развести костерок, пока Ольга раскладывала на газете закуски. Они себе последнее время ни в чем не отказывали: чего тут только не было; и колбаса полукопченая, и ветчина, и яйца, и даже три зловредных банана. Денис уже сидел на березе, и как Соловей-разбойник озирал окрестности.

Павел крикнул:

– Денис! Там нового нашествия кочевников не наблюдается?

Денис ничего не успел ответить, как Ольга крикнула:

– Денис, слезай, есть будем… – и, обращаясь к Павлу, сказала: – История говорит, что кочевники проходили значительно южнее.

– Дураки они, твои историки… Это ж надо такое удумать – дикари-кочевники, ни с того ни с сего снялись с места и ринулись за десять тысяч километров Русь завоевывать. Те ученые, которые придумали этот беспримерный лихой марафон, из своих кабинетов сроду не вылезали. Но в то время они все ездили на пролетках с ямщиками, так хоть бы у ямщика кто спросил: сколько верст может пробежать за день лошадь? Я, понимаешь, биолог, но очень интересуюсь историей, и когда прочитал в серьезном научном труде, что монгольские лошади пробегали каждый день по сто километров – я два дня хохотал без перерыва! Средний дневной конный переход, это двадцать километров. Если лошадь гнать по тридцать километров в день, на третий-четвертый день пути она ляжет, и ты ее никакими силами не поднимешь. Ни один историк, когда высасывал из пальца историю завоевания Руси монголами, даже не удосужился на карту взглянуть, и поинтересоваться, сколько надо лошади еды и воды в день, чтобы она способна была хотя бы шагом идти! От реки Керулен до границы Руси – по прямой пять тысяч километров. Но реальный путь, со всеми изгибами – не менее десяти тысяч. Допустим – восемь тысяч. И добрая половина этого пути проходит по абсолютно безводной китайской Гоби и Такла-Макан. Даже если монголы имели заводных лошадей, то во вьюках больше чем на три-четыре дня корма и воды не увезешь. А как же быть с оставшимися тысячами километров пустыни?