Анри Лёвенбрюк - Синдром Коперника

Но после взрыва башни КЕВС я уже ни в чем не был уверен. Даже в этом. В тот день все изменилось. Раз и навсегда.

Там произошло нечто таинственное, известное мне одному, нечто такое, что заставляет на многие вещи взглянуть по-другому. Знаю, что мне, скорее всего, никто не поверит. Но это не важно. Мне не привыкать. Я и сам себе долго не верил.

Трудно рассказывать о себе, когда нет воспоминаний. Трудно любить себя, когда нет прошлого. Но в то знаменательное утро 8 августа моя жизнь обрушилась мне на голову. С тех пор слова не дают мне покоя.

Поэтому я все расскажу.

Дневник, запись № 89: поиск смысла.

То, что я шизофреник, еще не значит, что я не имею права думать. Пусть даже невпопад. В поисках смысла нет опасности. Это ведь поиск жизни, существования в картезианском смысле слова. Мыслю, следовательно, существую. Шизофрения заставляет меня так сильно сомневаться в реальности, что подлинное существование доступно мне только в мыслях.

У всего есть какое-то объяснение. Все заслуживает тщательного изучения. Ибо ничто не познаваемо до конца.

Поэтому я пишу, мараю бумагу, поэтому ищу, делаю записи в толстых записных книжках — они выпирают у меня отовсюду. Куда бы я ни шел, хотя бы одна обязательно торчит у меня из кармана. Когда я читаю, а читаю я много, когда думаю или плачу, моя рука в конце концов сама нащупывает эти черные книжечки. Здравствуй, черная книжечка. Не ты первая, и не ты последняя.

Часто я нахожу убежище в библиотеках. Достоинство книг в том, что они никогда не меняют мнений. Попробуйте сами. Сколько их ни перечитывай, они всегда говорят одно и то же. У них есть то постоянство, которое меня успокаивает. А самые стойкие из них — словари. Я могу это утверждать — словари мои лучшие друзья.

Утыкаясь в страницы из тонкой шелковистой бумаги, я становлюсь мыслящей статуей. Я не могу рухнуть.

Сразу после взрыва, оглушенный, в панике, залитый кровью, стекавшей у меня по вискам и рукам, я бросился бежать. Долго я мчался не разбирая дороги, не раздумывая, в состоянии глубокого шока. Инстинкт подсказывал одно: поскорее убраться подальше от поднимающегося в небо черного дыма. Прочь от обломков, продолжавших валиться сверху. От взрыва заложило уши, но я слышал за спиной гул катастрофы. Треск рвущихся железных листов, звон бьющегося стекла, вой тревожных сирен… Башня еще не рухнула. Это должно было случиться через несколько минут.

Я выбрался с раскаленной эспланады Дефанс, помчался к Курбевуа и, сам не понимая, что делаю, сел в автобус. Полиция еще не оцепила место происшествия, и люди толком ничего не знали. Напуганные, они обменивались скудными сведениями, отовсюду слышались недоверчивые восклицания. В автобусе стало по-настоящему шумно. Под озадаченными взглядами пассажиров я пробрался в конец салона и сел на заднее сиденье. Там, не издав ни звука, я и просидел всю дорогу.

Они поглядывали на меня, но не решались заговорить. Большинство схватились за мобильники, постепенно постигая размах трагедии. Некоторые, конечно, догадывались, что я выбрался из этого ада. Но никто со мной не заговорил. Со мной никто никогда не разговаривает. Просто отводят глаза и оставляют меня в покое.

Добравшись до Парижа, я выскочил из автобуса и дошел, точнее, доплелся до Восьмого округа. И здесь люди косились на меня, но для них я был просто еще одним чудаком в парижских джунглях. Вокруг в раскаленном летнем воздухе уже ощущались паника и растерянность. Они угадывались в поведении людей, в пробках на улицах…

Не раздумывая, я спустился по бульвару Малерб, затем добрался до улицы Миромениль, где жил с родителями.

Да. С родителями. В тридцать шесть лет я все еще жил с родителями. Не то чтобы мне это нравилось, но шизофрения заставляет жертвовать многим, в том числе независимостью.

Только теперь я начал приходить в себя. Более или менее… Посреди улицы мне встретилась знакомая парочка. Машинально я попытался спрятать окровавленные руки. Они взглянули на меня с беспокойством, но не остановились, погруженные в обычное для европейских столиц безразличие. Едва увидев эти знакомые лица, я вышел из ступора и осознал, как глупо себя повел. Что я здесь делаю? Я мог бы обратиться в полицию или остаться на месте, рядом со спасателями, рассказать им то, что видел! Или хотя бы пойти в ближайшую больницу, чтобы мне оказали первую помощь… Так нет же! Я здесь: один, с блуждающим взглядом, бреду по улице Миромениль, словно безмозглый зомби.