Никита Калинин - Под сенью исполинов

— В капсульном отсеке есть снотворное, если что.

— Я не об этом…

— А о чём?

— Ты никогда не задумывалась где мы… как бы это… — Виктория достаточно долго подбирала нужные слова, — где мы бываем, когда на Земле нас уже нет, но и в другом месте мы ещё не пробудились?

Конечно, Рената об этом думала. И не раз. Едва ли нашёлся бы космопроходец, не размышлявший о тёплой, уютной вате тьмы, из которой тебя выдёргивает безликий Ординатор. А если бы и нашёлся, ему б не поверили. Всякий помнил ту тьму: манящее спокойствие и безмятежность, магнетизм. Быстро и безболезненно высвободиться из неё можно только с помощью Ординатора. О таком не думать — не уметь думать в принципе.

— В последние годы я слишком часто об этом размышляю, Вик… — с тяжёлыми нотами в голосе проговорила Рената.

— Знаешь, мой папа — католик. Такой, что в ортодоксальности даст фору православному патриарху.

— Как его зовут? — отчего-то спросила Рената. Ей вдруг стало жуть как интересно.

— Штефан.

Неясова усмехнулась.

— Что смешного?

— Выходит, ты Штефановна? Немного забавно звучит.

— Нет. У нас нет отчества. Отчество прописывается только в славянских семьях.

— Постой, ты — немка?

— Да. Я б сказала — германка. Так на русском будет правильней.

— Католик в Германии, это как буддист в Исландии, наверное, — предположила Рената и вдруг поняла, что на всём протяжении диалога ни разу не заикнулась. Это наблюдение немного утешило её.

— Интересное сравнение, но нет. Во-первых, католиков в Германии немало: чуть меньше трети. Во-вторых, родилась и выросла я в Граце, на юге Австрии. Через год после референдума и объединения в Европейскую Республику. Так вот…

— Прости, если сбила с мысли…

— Ничего. Мой папа католик. И воспитывалась я, сама понимаешь, в католических традициях. Ну, более или менее, учитывая события в Европе, всю эту послевоенную грязь. Папа нередко рассказывал мне о боге. Но не просто на словах, он старался донести до меня то, что, наверное, чувствовал сам. Он пытался объяснить мне как это — бог…

— Извини, но я теряю мысль. Причём тут «прыжок»?

— Тебе не думалось, что темнота, ну, понимаешь, о чём я, и есть…

— Бог? — Рената даже приподнялась на локтях.

— Ну, не то чтобы он, просто… Там так тепло. Уютно и нестрашно. Как будто бы…

— Вернулся в начало.

— Ты прям мои мысли прочла!

— Нет, Вик, — Рената потёрла лицо, сдавила ладонями готовую распасться надвое голову. — Так просто все говорят. Все это чувствовали, понимаешь?

Виктория не ответила. Да Рената и не хотела, чтобы ей отвечали. Она хотела закрыть глаза и… что? Не открыть их больше? Остаться там, в темноте, куда страху так и прожить жизнь в одиночестве ни за что не пробиться? И бросить всех, бросить обязанности, груз Ординатора?

Ну нет… Не для того всё это было. Не для того недели пропитывались серостью даже когда над стольным Новосибирском распускался цветами дурманящий май! Должно же быть что-то ещё! Должна же она ещё раз встретить человека, расколовшего бы жизнь на «до» и «после»! На серость и цвет… Ну не врали же поэты — поэты не умеют врать!!

Рената не сразу поняла, что Виктория стонет. Подскочила было на помощь, но поняла, что тревога ложная. Девушка вновь лежала в том же положении, уронив руку на лоб, а на полу появилась маленькая желтоватая лужица.

— Когда же это кончится!..

По телу Ренаты пробежали мурашки. Ответ на этот вопрос давно затерялся где-то на пути к ней. Его она ждала больше всего на свете. Рената даже согласилась бы так и остаться непричастной к краскам жизни, знай взамен ответ. Если видишь финиш — не так тяжёл навешанный на плечи груз, каким бы неподъёмным он ни был.

В переборку неожиданно постучали. Вошёл Иван, неся вакуумные упаковки с постельными принадлежностями. Положив их на второй ярус нар, он тут же вновь исчез, чтобы уже через миг внести в кубрик ещё и матрацы с подушками. Глянув на состояние женщин, Иван вздохнул и принялся распаковывать и раскладывать принадлежности на свободных лежанках. Матрацы, освободившись от гнёта упаковки, подобно тому чёрту из табакерки, резко, кратно увеличились в объёме, развернулись и расправились. То же самое случилось с подушками.

Забавно, подумала Рената. Она лично знала человека, выдумавшего принцип «сжатого производства» для нужд космоходства, где каждый квадратный метр космического аппарата неизменно оставался на вес золота. Он долгое время жил по соседству, на одной с ними лестничной клетке.