Владимир Аренев - Магус

Андрий в сотый раз говорил, что с удовольствием бы, но надо им срочно в путь, а потом непременно вернутся, а если в Доре будут — так к брату заглянут обязательно.

Насилу сбежали.

— А где копать станем? — враз посерьезневши, поинтересовался Мыколка.

— Где зеркальце велело, там и станем. Между Дорой и Ямной. Ух, тяжелый какой! Помогай, сынку, а то я один не доволоку. — После поединка с Гнатом Андрию было трудно нести сундучок, теперь его волочил Мыколка.

— А чем рыть будем? — не унимался хлопец.

— Вот тут ты меня, правду сказать, озадачил. Однако ж кажется мне, место само сыщется. И лопата — если нужда в ней возникнет.

Очень скоро они обнаружили самое подходящее для их цели место: холм, а на нем — вывороченный с корнями явор, причем вывороченный совсем недавно (утром в горах прошла гроза).

— Видишь, ничего рыть не придется.

— А закапывать?

— Ну, это попроще будет — посадим дерево обратно да притопчем, всех и делов.

Они трудились всю ночь, в конце концов Мыколка устал и заснул, и Андрий занялся упрятыванием сундучка в одиночку. Яму, оставшуюся от корней, они расширили, — и теперь Андрий первым делом отправился на поиски подходящего камня. Тот обнаружился неподалеку — и козак приволок его к яме, после чего взялся за заклятие клада. Завершив ритуал, он в последний раз присел перед сундучком, пережившим вместе с ним все тяготы путешествия. Коснулся пальцами исцарапанных боков, потускневших коштовностей — и вдруг понял, что не испытывает к нему ни злобы, ни раздражения. Как вообще можно злиться на вещь, пусть и не совсем обычную?

Обхватив двумя руками, Андрий опустил сундучок в яму и забросал землей, после чего положил сверху камень, размером чуть больше крышки. Затем принялся снова засыпать яму землей — и уж только после того взялся за явор. Вообще-то обычное дерево вряд ли прижилось бы после таких увечий, но Андрий не зря звался характерником — уж он постарался на славу, так что почти не сомневался: и приживется, и вырастет большим да величественным — не один еще год будет здесь зеленеть.

Жаль только, если хозяин сундучка решит оный выкопать…

Вдруг Андрия охватило то самое чувство, которое не так давно подстерегло его у межигорского колодца. Он словно освободился ото всех пут, материальных и незримых, какие только вообще существовали на свете! Окружающее засияло свежими красками, засверкало жизнью, что таилась в каждой травинке и каждом листочке, в стрекоте сверчков и дыхании дерев…

Он и сам не заметил, как ноги пустились в пляс — но на сей раз это не было танцем-вызовом жизни, нет. Сейчас это был, скорее, танец-молитва, танец-благодарность…

Наплясавшись от души, Андрий вздохнул и примостился чуть в сторонке от дерева, запалил люльку — и вот сидел так, глядя на звезды и неспешно перебирая свои мысли. Ждал. Ночь сегодня была особенная — и она, эта ночь, еще не закончилась.

— Красиво сплясал, — сказал гость, присаживаясь рядом. — И вообще… красиво.

— «Красиво»! — проворчал Андрий, не глядя на него. — И зачем только тебе все это понадобилось…

— Слыхал про рахманов? — вместо ответа поинтересовался гость. — Вообще-то, это в народе нас так называют, и, если честно, не то чтоб совсем неправильно, — но лучше звали бы охранителями. Свитайло был одним из нас. Тебя думал после себя оставить, да не успел.

— И что ж вы, рахманы, охраняете? Кольца да перстни могущества, жезлы всякие чародейские — они, что ли, у тебя в сундучке лежали?

— В сундучке не у меня, Андрий, — у тебя. А охраняем мы землю, край, в котором ты живешь.

— Что-то не видел я тебя на Сичи.

— А мы по-другому охраняем, по-своему. Нам дорого то, что люди обычно мало ценят: слова, поступки, мысли. Мудрость, которая дарована этой земле и тем, кто живет на ней. Мы были всегда — и, даст Бог, будем всегда. Чтобы хранить самое хрупкое и самое важное — то, что не пощупаешь руками, но к чему всегда можно прикоснуться душой.

— Знаешь… я видел сон — там, на кургане… Всякая гадость наснилась про то, что с нами станется. Неужели правда?!

— Так было всегда, — сказал гость, и крылья, перебитые крылья его плаща грустно шевельнулись. — Всегда люди шли войною на людей — и страдали от того обе стороны, а вернее — все.

— И что — и будет всегда?

— Никто не может сказать наверняка. Но можно постараться разорвать этот круг. В сундучок, который ты нес, я положил… нечто. Ты знаешь, как рождается жемчуг? Между створками ракушки попадает песчинка, всего лишь одна-единственная песчинка. Но со временем она превращается в драгоценную жемчужину. Когда я давал тебе сундучок, я знал, что на пути тебя ждут испытания — и тела, и духа. И не сомневался, почти не сомневался, что ты с честью выйдешь из них. После каждого раза сундучок становился чуть тяжелее, ибо в нем созревала такая жемчужина, подпитываемая твоими поступками.