Евгения Грановская: Последняя загадка парфюмера

Виктор Фаворский, тридцатидвухлетний хозяин ресторана «Ночная регата», неспешной походкой пересекал зал, кивая знакомым и приятелям, которых среди посетителей было подавляющее большинство.

«Ночная регата» считалась модной среди московской богемы – спивающихся художников, непризнанных поэтов, актеров средней руки, их любовниц и вечно пьяных подруг. С некоторыми из них Фаворский перебрасывался парой фраз, других просто одаривал радушной и приветливой улыбкой.

Природа наградила Виктора Фаворского замечательной внешностью. Зеленые глаза ресторатора смотрели спокойно и ласково. Мягко очерченные губы притягивали взгляды женщин не хуже витрины модного магазина (сигарета смотрелась в этих губах особенно элегантно). Одет ресторатор был в дорогой темно-синий костюм и шелковую рубашку, столь белую и чистую, что она пришлась бы кстати даже ангелу. Изящный галстук, повязанный двойным виндзорским узлом, смотрелся на нем так, как это возможно только на манекене в витрине дорогого столичного бутика. Когда Фаворский надевал очки, он становился похож на молодого преподавателя физики или на интеллигентного мерзавца из французских фильмов шестидесятых годов.

Зал ресторана был небольшим, но уютным. Красноватая подсветка, мягкие стулья. У самой дальней стены пожилой музыкант, небрежно перебирая клавиши пианино, наигрывал что-то медленное и сентиментальное – словно полоскал пальцы в прохладной воде.

Двигаясь к выходу, Виктор заметил за одним из столиков журналиста из «Ресторанного рейтинга», сидящего в обнимку с поношенного вида блондинкой, губы которой были испачканы розовой пеной «маргариты». Ресторатор едва заметно усмехнулся, а проходя мимо столика, приостановился и поинтересовался:

– По работе или по зову души?

– По зову души, – с улыбочкой ответил журналист и, покосившись на блондинку, красноречиво облизнулся.

«Дать бы тебе, мерзавцу, по зубам», – подумал Фаворский, но вслух сказал спокойным, светским тоном:

– Приятного вечера.

Ресторатор двинулся было дальше, но вдруг застыл на месте с приоткрытым от удивления ртом: за столиком сидел журналист Глеб Корсак. Рубашка его была помята, галстук съехал в сторону, но Корсака это, похоже, нисколько не тревожило. В одной руке он держал дымящуюся сигарету, локоть другой небрежно закинул на спинку стула. На столе перед журналистом неровными рядами лежали игральные карты – Корсак раскладывал пасьянс.

Лицо Глеба, всегда напоминавшего Фаворскому странствующего рыцаря, было надменно приподнято, а взгляд глубоко посаженных карих глаз выражал глубочайшее презрение к миру. Фаворскому слишком хорошо был знаком этот взгляд. Он раз или два моргнул рыжеватыми ресницами, словно надеяясь, что физиономия Корсака – это всего лишь галлюцинация, которая вот-вот растворится в воздухе. Однако та и не думала растворяться.

– Корсак? – выдохнул Фаворский, словно все еще отказывался верить своим глазам.

– Собственной персоной! – Глеб Корсак приветливо помахал ресторатору зажженной сигаретой. Затем указал на стул прямо напротив себя. – Присаживайся.

Фаворский сел. Корсак одним движением собрал со стола карты, спрятал их в карман пальто и внимательно посмотрел на ресторатора. Лицо у журналиста было безмятежным и светлым, как июньское небо, и Фаворский, посчитав это плохим признаком, нахмурил брови.

– Опять понадобились деньги? – спросил он.

Взгляд Корсака похолодел.

– С чего ты взял? – сухо и неприязненно спросил он.

Ресторатор усмехнулся:

– Ты вспоминаешь обо мне, только когда сильно прижмет.

Глеб смерил приятеля долгим взглядом и небрежно пожал плечами:

– Не вижу в этом ничего предосудительного. Ты – бизнесмен, я – игрок. Ты ведь и сам когда-то был таким. В прошлой жизни.

– Был, – согласился Фаворский. – Но моя нынешняя жизнь нравится мне гораздо больше.

– Это легко понять, – заметил Глеб, дымя сигаретой.

Во взгляде Фаворского не было холода, но также не было и тепла.

– Шесть лет назад я предлагал тебе стать моим партнером, помнишь? – сказал он.

– Еще бы. Тебе повезло, что я не согласился. Не видать бы тебе сейчас ресторана как своих ушей.

С полминуты они молчали. Корсак курил, при каждой затяжке слегка откидывая назад темноволосую голову. Красноватый свет лампы падал на его худую щеку и нос – тонкий, с небольшой горбинкой, придававший журналисту сходство с небольшой хищной птицей.