Чайна Мьевиль: Кракен

Гризамент испустил страдальческий вопль, от которого содрогнулся дом, и выскользнул из себя самого, как и вся остальная его сущность, — в поток, в канализацию. Он был переписан. Он был стерт чернилами, которые, победив его, мгновенно удовлетворились этим, возвратились в неодушевленное состояние и выпали из воздуха темным дождем.

Стена вернулась. Кухня вернулась. Мокрый дом был снова полон мертвых рыб.

— Что ты наделал? — кричала Бёрн на Билли. — Что ты наделал?

Все, что составляло Гризамента, ушло. Остался только архитевтис-зомби в аквариуме, еще шевелившийся, вонявший химикатами, с бледной шелушащейся кожей и вялыми парализованными щупальцами в чернилах, которые стали просто темной серо-коричневой жидкостью.

Оружейники разбежались. Зачем им было оставаться? Бёрн осталась. Зачем и куда ей было идти? Она позволила Билли разоружить ее и опустила руку в лужицу воды на полу.

— Классно управился, — одобрила Коллингсвуд.

Билли сидел, прислонившись спиной к мокрой стене. Итак, Лондон спасен от космического тоталитаризма Гризаментовых письмен. Послышались шаги Саиры и Саймона, увидевших, как бегут враги. Коллингсвуд повернулась, когда они вошли.

— А теперь никому не двигаться! — приказала она. — Полиция. — Они уставились на нее. — Да ладно, это я прикалываюсь. Что случилось, Билли? Боже, посмотрите на эту хрень! Что это он так выдрючивается?

Архитевтис вяло извивался. Коллингсвуд слегка придерживала Бёрн, которая поникла и не пыталась бороться.

— Где твой призрак? — спросил Билли у Саймона.

— Кажется, ушел.

Раздались вой сирены и шуршание колес по мокрой от морской воды мостовой. Полиция появилась довольно быстро.

— Привет, Бэрон, — сказал Билли.

Тот, выпучив глаза при виде такого разорения, вошел с пистолетом на изготовку. Полицейские, ошалев от увиденного, глазели на подергивающегося спрута и обессиленных участников битвы.

— Билли, — сказал Бэрон. — Билли, чертов Билли Харроу, я в жизни такого не видел…

— Босс, — сказала Коллингсвуд и повернулась к нему спиной. — Смотрите-ка, вы даже доехали.

Она закурила.

— Чем вы тут, черт побери, занимались? — поинтересовался Бэрон.

— Могу просветить вас, — предложила Коллингсвуд.

— Где Варди? — спросил Билли.

Бэрон пожал плечами.

— Ты пойдешь со мной, Билли.

— Молодец, босс, — сказала Коллингсвуд. — Покажите им, что к чему.

— Хватит уже ваших издевок, Кэт.

— Я поеду с вами. — Билли кивнул. — Смогу хотя бы поспать.

— И что со всем этим делать? — Бэрон оглядел помещение.

— Коллингсвуд напишет отчет, — ответил Билли.

— Это вряд ли, — отозвалась та, осматривая комнату, прищуриваясь и принюхиваясь, верша колдовство. — Погодите.

Билли приблизился к архитевтису. Бэрон позволил ему подойти к аквариуму, но присматривал за ним. Билли заговорил со спрутом шепотом, словно с норовистой собакой.

— Привет, — сказал он восьмиметровому законсервированному, вооруженному многочисленными щупальцами новорожденному существу, которое двигалось в остатках консерванта, обмазываясь жидкостью при помощи цепких конечностей. Как бы ему хотелось погрузиться в формалин целиком!

— Это еще не конец, — сообщила Коллингсвуд мертвым голосом.

— Слушай, — обратился Билли к архитевтису; тот шевелил щупальцами в руку толщиной. — Ты справился. Ты нас спас.

В ответ раздалось хлюпанье. Коллингсвуд глубоко дышала и смотрела на Билли с каким-то измученным выражением. Саира хмурилась. Билли снова услышал влажный звук.

Это была огромная куча рыбьей плоти, которую Билли давно заприметил. Оно глядело со злобой. Что-то качнулось, перевалившись с одной стороны на другую. Это было рогатое чудовище, огромный морской черт, раздавленный собственным весом и совершенно беспомощный на суше, который мучительно старался открыть сжатую ротовую щель. Он смотрел, как человек приближается, и снова покачал из стороны в сторону приманкой — все еще светящейся ловушкой на длинном отростке, что торчал из его лба. Может, он пытался заманить Билли к себе в пасть, даже сейчас, когда задыхался в воздухе?

Нет. То были не судорожные подергивания, не имитация движений рыбок, которая применялась для охоты. Это маятникообразное покачивание было человеческим жестом. Существо говорило на своем языке, изображая отрицание. Билли сказал архитевтису: «Ты спас нас», а море ответило: «Нет, нет, нет, нет, нет».

— Что за черт? — прошептал Билли.