Роман Буревой - Сыщик

— Суки! Кто позволил уйти с поля? А? — ревел Жерар. — Кто?

— З-земля замерзшая… — бормотал Люс, на четвереньках отползая в угол.

— Ах, земля. Ну, я сейчас покажу вам, говнюкам, землю. Сколько раз говорено: работать! Работать! Работать! Бездельники! Мерд!

Новый удар обрушился на Марка. Жерар бил хлестко, но не очень сильно. Так, чтобы ничего не повредить внутри и костей не переломать. Однако пребольно выходило. Раб должен терпеть. Должен… Марк не смог. Когда Жерар ухватил его за плечо, чтобы хлестнуть по щекам, Марк извернулся и всадил зубы в здоровенную руку. С каким наслаждением стиснул он зубы на упругой коже, с каким восторгом почувствовал, что мягкая плоть уступает напору зубов, подается… и ощутил во рту вкус крови.

Жерар взвыл не своим голосом. Оказывается, этот бык по-детски чувствителен к боли!

На сей раз удар был отнюдь не символическим. Марку показалось, что голова лопнула; сам он, нелепо дрыгнув руками и ногами, отлетел к стене. Ударился плечом, локтем…

Однако сознания не потерял. Лишь повертел головой, насколько позволял ошейник, вскочил. И тут произошло что-то невероятное. Марк выпрямился, глянул на Жерара надменно, гневно сдвинул брови и выкрикнул, указывая на дверь:

— Вон отсюда, пес!

Жерар от подобной наглости опешил. Но лишь на мгновение.

В следующий миг Жерар ухватил Марка за шкирку и поволок из дота.

— Ты его задушишь! — пискнул Люс из своего угла вслед.

— Отжил свое, щенок! — ревел Жерар. — Клянусь Аустерлицем, ты сдохнешь! — Глаза Жерара сделались совершенно бешеными, на губах выступила пена. Марк мог лишь беспомощно хвататься за державшую его руку. Силы были неравны: здоровяк-надсмотрщик и семнадцатилетний подросток.

Однако свернуть голову рабу — дело отнюдь не простое. Шею невольника защищает толстый ошейник с управляющим чипом и системами контроля. Ошейник сжимает шею мертвой хваткой, избавиться от него невозможно. Зато он защищает шейные позвонки, сосуды и связки. Жерар волок Марка за собой, ухватившись за ошейник, но юноша даже не хрипел. Да еще, изловчившись, сумел ударить мучителя. Хотя удар был слабоват, Жерар взревел от ярости: какой колесничий потерпит, чтобы раб сопротивлялся!

Силы, впрочем, у Марка вскоре кончились, и он лишь беспомощно перебирал ногами, пока Жерар тащил его через поле к дороге. Иней уже начал стаивать, подметки пластиковых башмаков скользили по гниющей ботве.

Жерар швырнул раба в грязь, включил комбраслет, крикнул:

— Барон!

Никакого ответа. Как всегда по утрам, барон снял комбраслет и отправился спать.

Жерар выругался, пнул Марка под ребра. Тот успел увернуться, но все же недостаточно ловко: грудная клетка запылала от боли.

Навстречу им шел высокий человек, одетый в форму русского гусара: красный доломан, расшитый золотым шнуром, красный ментик накинут на левое плечо. Витой ремешок кивера впивается в упрямый подбородок. К черным, начищенным до блеска сапогам уже прилипло немало грязи — «гусар» где-то потерял своего коня. Незнакомец был загорелым и коренастым, как фермер с юга. Но он не походил на фермера.

— Как зовут раба? — спросил безлошадный «гусар».

— Тебе-то что? — огрызнулся Жерар.

— Я — инспектор по делам невольников, — невозмутимо отвечал незнакомец.

— Что? Какой инспектор? — переспросил Жерар.

— Меня зовут Марк. Марк с Вер-ри-а, — торопливо сообщил юноша, почему-то решив, что этот человек может ему помочь. Раб всегда от каждой встречи ждет чего-то необычайного. Ждет, но его надежды не сбываются,

— Послушай, вали отсюда! — шагнул к «гусару» Жерар. — Нам плевать на любых инспекторов. Все это сопли… мерд!

— Сколько тебе лет, Марк? — спросил незнакомец. На ругань Жерара он не обращал внимания.

— Семнадцать…

Какие-то светлые искорки блеснули в воздухе. Блеснули и пропали. Жерар дернулся и опрокинулся на спину. Попытался подняться, но захрипел, изо рта струей хлынула кровь.

В руке незнакомец сжимал пистолет. Похожий на парализатор, но только ствол куда толще. У парализаторов стволы всегда матовые, а этот блестел.

— Он же… колесничий… Был… — только и выдохнул потрясенный Марк.

Кто этот тип в мундире гусара? Лицо с орлиным носом и твердым подбородком, лишенное какой-либо мимики. Казалось, он говорил, не разжимая губ.

— Давно здесь? — спросил убийца.

— С утра, как в поле выгнали, — признался Марк.

— Давно на Колеснице, спрашиваю?

— Двенадцать лет. — Марк дернулся, застонал, схватившись за бок: удар Жерара все еще давал о себе знать. — Жерар меня терпеть не мог… — зачем-то пожаловался он.