Олег Генералов - Копатели. Энергия Завета

Огонь в очаге разгорался и сырость отступала.

– А вот скажи мне, литовец. – Слуга подсел поближе к огню, уплетая кусок овечьего сыра. – Это правда, что монголы русов завоевали? И что русы монголам дань платят?

– Дань платят, это верно. – Литовец усмехнулся. – Только никто их не завоевывал.

– Как же так?

– Да вот так. Завоевать – это что значит? Значит, поработить, заставить на себя работать. Пользу приносить. А этих русов еще никто смог работать заставить.

– Как же они живут?

– Так и живут. Дань платят. Когда надоест, соберутся вместе – татарам мало не покажется. Да и татары это понимают, сюда не суются, сидят себе где-то там, далеко. А местные князья к ним на поклон ездят.

– Почему так?

– Да потому что если татары сюда придут, побьют их тут сильно. Не любят тут татар.

– А почему же платят?

– Так мужик же не татарину платит, а князю своему. Это потом уже князь все татарам везет.

– Странные они.

– Да уж. Одно слово – варвары.

Скромно поужинав и помолившись на ночь, путники легли спать…

Проснулся аббат от громких криков снаружи. Громила-литовец уже не спал и напряженно стоял у входа. Как понял аббат, он тоже только что проснулся и пытался понять, что происходит снаружи. А снаружи все было плохо. Топот лошадей, крики мужчин и женщин, всполохи огня. Вытащив из ножен короткий меч, литовец выжидательно посмотрел на аббата.

– Уходим, – сказал тот и, пнув слугу, спящего как ни в чем не бывало, быстро собрал свои вещи.

Шум снаружи усиливался. Уже отчетливо слышался звук металла, бьющегося о металл. Несколько человек бежали через площадь, что-то крича. На окраине загоралось зарево пожара. Стараясь держаться в тени домов, путешественники быстро пошли в сторону, противоположную схватке. Выбежавшая из ближайшего дома женщина бросилась к ним, о чем-то умоляя, но литовец просто отстранил ее, убрав с пути. Шум схватки, который раньше был сзади, теперь раздавался справа, и литовец, шедший впереди с мечом в руке, взял левее. Наконец вдали показался черный частокол ограды. До него оставалось не более двух дюжин шагов, когда они услышали приближающийся сзади топот – четыре всадника двигались прямо на них, освещая себе дорогу ярко горящими факелами. Частокол был все ближе, аббат и слуга побежали, а телохранитель, держа меч перед собой, отступал спиной вперед, прикрывая их. Место было узкое – стена дома с одной стороны и небольшой прудик с другой давали путникам шанс успеть добежать до частокола. Трое всадников пошли на литовца, что-то крича на своем гортанном наречии, а четвертый свернул в сторону, видимо, желая объехать пруд и догнать беглецов. Литовец что-то отвечал им, но не переставал отступать, держа меч перед собой. Вот и частокол. Грузный слуга неловко пытался взобраться на поленницу, чтобы перелезть через препятствие и аббат, услышав хруст ломаемых веток в кустах рядом, с силой подтолкнул его так, что тот перелетел через ограду и громко обрушился с той стороны. Оглянувшись, аббат увидел, как отчаянно бьется громила с всадниками, как один из них занес меч над головой Литовца. Аббат подпрыгнул, зацепившись за край частокола и уже практически был на той, спасительной, стороне, когда стрела варвара, разрезая со свистом воздух, пришла ему в спину, и от толчка он упал вниз. Слуга бросился к нему, но силы уже оставляли аббата. Достав последним усилием воли небольшой сверток из тонкой кожи из складок своей походной рясы, он вложил его в руки слуги, стоящего над ним в слезах. Он так и не исполнил поручение Папы. Он так и не достиг святыни. Он не смог… это была его последняя мысль.

Увидев, что глаза аббата закрылись, а тело обмякло, слуга, рыдая и сильно хромая, побежал, насколько хватало сил. Освещаемый яркой полной луной, он являл собой отличную мишень. Подвернутая при падении нога не давала бежать быстро, руки держали сверток, прижав его к груди, а губы шептали молитву сквозь сбитое бегом дыхание. До вожделенной стены леса оставалось совсем немного. Вот уже видна была граница тени, которую бросал он на край поля. И уже несколько шагов оставалось до этой границы, когда что-то ударило его в спину, опрокидывая на землю и разворачивая. Его руки распахнулись, выпуская сверток, а глаза, удивленные и широко распахнутые, видели лишь огромную белую луну в смертельно-черном небе. И эта луна становилась все больше и больше, пока все его сознание не заполнилось ее ярким всепоглощающим светом…

Застывший в ночи старинный баварский город Аугсбург спал. Уже разошлись из вековых кабаков накачанные пивом туристы и местные жители. Сняли свои фартуки, опустошили большие кожаные кошельки и, довольно посчитав чаевые, разбежались по домам многочисленные официанты. Задремали турки-таксисты, откинувшись в кожаных креслах Мерседесов Е-класса, застывших бледно-желтыми пятнами на своих стоянках. Ушли домой подростки-арабы, задиравшие прохожих у Макдоналдса на Кёниг Платц. Казалось, только двое не спали во всем городе. Стоя на стометровой высоте, на балконе 34-го этажа гостиницы Доринт, этажа, недоступного для постояльцев, и выкупленного целиком под офис одной странной корпорацией, двое мужчин смотрели на пустой город, погруженный в глубокий сон. Один из них был высокий седой немец с острыми чертами лица, жестко очерченным подбородком и жестким взглядом – этакий породистый ариец. Второй был явно азиатского происхождения, намного меньше ростом, толстоват, менее опрятен, да и вообще, если рассмотреть, с каким подобострастием он смотрел на немца, становилось ясно, кто в этой паре главный.