Людмила Стрельникова - Метаморфоза

— Нет, — я собрался захлопнуть дверь, но она снова застрекотала настойчиво.

— Как же вы его не знаете? Мне сказали, он тут проживает. Такой махонький, хроменький, кажись левая нога короче правой, а может — наоборот. А на голове, тут вот, нет волос, а тут есть, — она ткнула костлявым пальнем в мою голову для точного определения места плеши.

— Не знаю я Коновалова, спросите у кого-нибудь другого, — стал отрицать я.

— Как же не знаете? — не верила старушка. — У него вот тут, над бровью, бородавка.

Она смотрела на меня с таким удивлением, как будто афиши с фотографией её Коновалова были развешены на каждом углу, и его знали все собаки, кроме меня.

— Я никого не знаю, потому что не живу здесь, — рассердившись, отрезал я.

— Как не живёте, если выходите и открываете мне дверь? — возмутилась старушка и пригрозила мне пальцем. — Нет, вы живёте и вредничаете. И Коновалова знаете, но не хотите старому человеку уважить.

Разозлившись, я попробовал объяснить:

— Я здесь случайно, зашёл в гости, а хозяева ушли в магазин, вот мне и приходится открывать двери вместо них.

Но моё сочинение вызвало у неё подозрения относительно моего пребывания в чужой квартире, и она угрожающе пропищала:

— Ну-ка давай паспорт сюда! Сейчас проверю, что ты тут делаешь.

— Откуда у меня паспорт, если я здесь случайно, — выкрикнул я, и последняя капля злости помогла мне, пренебрегая вежливостью, захлопнуть дверь перед её носом.

— Я сейчас полицию вызову. Я вызову… — понеслось за дверью.

Но я, уже не слушая, направился к моей пациентке, мысленно проклиная назойливую старуху. Когда я перешагнул порог кабинета, то остолбенел — тетрадь в стеклянном шкафу догорала кровавым пламенем. Дым метался за оргстеклом и, находя щели, стал просачиваться в комнату тоненькими струйками.

Я бросился к шкафу, но было поздно — белые страницы превратились в чёрный пепел, обложка скрутилась, поблёскивая последними искрами. Я с ненавистью повернулся к связанной. Жанна Эдуардовна сидела на стуле вполоборота к окну, и злорадная улыбка поигрывала на её губах, она торжествовала. Взглянув на её руки, я всё понял — ей удалось снять с ручных часов увеличительное стекло и, развернувшись к окну так, чтобы солнечный свет попадал на линзу, направить луч сквозь неё на стекло шкафа прямо на тетрадь. И пока я разговаривал с надоедливой старушкой, та загорелась. Если бы не назойливость старухи, задержавшей меня на лестничной площадке, подобного бы не произошло. Но всё — дело случая. Мой пятнадцатилетний труд сгорел. Нужно было начинать работу заново.

После этого злосчастного дня прошло три года.

Надышавшись удушливыми газами в лаборатории, так как опять барахлила вентиляция, я решил проветриться. Как обычно в минуты отдыха я зашёл к моим приятелям и застал их всем семейством за ужином. У меня как-то всегда так удачно получалось, что без всякой задней мысли я попадал или к обеду, или к ужину.

— А вот и наш Лев Алексеевич пришёл, — радостно воскликнула Валентина, обращая внимание двух славненьких малышей на моё появление.

Одному исполнился только год, второму было уже два с половиной. После рождения Евгением сына я дал им остатки препарата, и они вернулись к своему первозданному виду. Вскоре и у Валентины родилась дочь, как они того и желали. Мальчика назвали Валентином, дочь — Евгенией в память о своём былом перевоплощении, которое пошло, действительно, им на пользу. Больше мне не приходилось слышать, как они спорят или попрекают друг друга в чём-то, молодые супруги были счастливы и очень внимательны друг к другу, к детям и ко мне.

Не успел я усесться за стол, передо мной сразу же появилась тарелка горячего супа и ароматное рагу.

Крошечный Валентин взобрался ко мне на колени. Отец собрался было забрать его к себе, чтобы не мешать гостю есть, но я возразил:

— Пусть сидит, он мне не помешает.

Мальчик прижался к моей груди и затих на руках, прислушиваясь, о чём разговаривают взрослые.

— Как сегодня ваши опыты? — поинтересовался Евгений. — Есть ли что-нибудь новенькое?

— Пока топчусь на одном месте, — вздохнул я. — Никогда не думал, что так трудно вспоминать, даже стал сомневаться — можно ли изобрести второй раз то, что однажды потерял.

— Не отчаивайтесь, первый раз вам на изобретение понадобилось пятнадцать лет, а пока прошло только три года. Так что ваше открытие впереди, — утешила меня Валентина.