Сергей Абрамов - Медленный скорый поезд

© Сергей Абрамов, 2013

© ООО «Издательство АСТ», 2014

Пастух вошел в Спасские ворота и потопал по брусчатке Ивановской площади к корпусу номер четырнадцать, где располагались президентская администрация и лично Наставник, бывший не то правой, не то левой рукой Президента, а уж тот, судя по дверным табличкам в коридорах четвертого этажа, был многорук, как индийский бог Шива.

Секретарь Наставника, девушка без возраста и особых примет, улыбнулась Пастуху и сказала ласково:

— По вам можно часы сверять.

И тут же настенные часы в приемной скрипнули, поскрежетали чем-то внутри и начали отбивать полдень.

Пастух открыл обитую кожей дверь, вошел в кабинет, и Наставник, стоящий под портретом Президента у гигантского письменного стола, привычно повторил банальность про сверку часов.

Ну не умел опаздывать Пастух, войны его многочисленные тому научили — не выбить.

— Сядь, — сказал Наставник, — есть дело…

— В долгую? — спросил Пастух.

— В короткую, — ответил Наставник. — Неделя от силы. Завтра утром улетишь во Владивосток, переночуешь, утром в порту встретишь теплоход из Токио, он прибывает во Владик в час дня, ну, с каким-то опозданием, естественно. Встретишь одну пассажирку, не исключено — с большим багажом. Это ее фотки…

Пастух перебрал тонкую стопку цветных фотографий. На них смеялась, грустила, думала о чем-то, дразнилась очень пожилая, полная, явно невысокая и на первый взгляд весьма обаятельная женщина.

— Запомни ее, — сказал Наставник. — Фотки я заберу.

— Запомнил, — сказал Пастух. — И что дальше?

— Вот тебе два билета на поезд «Россия». Из Владивостока в Москву. Отправление в пятнадцать тридцать. Двухместное купе «люкс» с питанием, но за денежки, естественно…

— Это как? — перебил Пастух.

— Это значит, что можно всю дорогу не выходить из купе. Разве что в сортир. Но он тоже в купе.

— Двухместное — это, значит, я плюс тетенька с фотки?

— Умница, угадал. А теперь спроси: что это за тетенька и почему ты, такой крутой и всемогущий, назначен сопровождать сильно пожилую тетеньку в режиме increased risk? — И, не дожидаясь вопроса, объяснил: — А потому что эта бабуся, хоть ты умри, должна прибыть в Москву целой, невредимой, здоровой и, по возможности, веселой и всем довольной.

— Я человек невеселый, вы знаете, — сказал Пастух.

Ему очень не нравилась предстоящая миссия. Он никогда никого никуда не сопровождал, не опекал, не развлекал, не охранял, тем более — «сильно пожилую тетеньку» с багажом плюс, судя по всему, режим повышенной опасности.

— Зато она, говорят, веселая, — сказал Наставник, — за шесть суток обхохочешься. Если, конечно, никаких ЧП…

— А какие могут быть ЧП? Туалет засорился? Обед из ресторана холодный принесли?

— Эту ученую даму, Пастух, хотели бы заполучить как минимум три великих державы. Япония, из которой она отбывает. Соединенные, как положено, штаты Америки, которые за последние пять лет делали ей и ее мужу, ныне, к несчастью, покойному, такие предложения, что трудно отказаться. Ну и мы, то есть Академия наук, естественно, в эту дверку тоже исстучались. А они от всего отказывались…

— Патриоты Японии?

— Дурак ты, Пастух. Они русские. Из детишек, немцами угнанных с родителями где-то в начале сорок второго. Как они в войну жили? Сначала в концлагерях, в разных. Если глагол «жили» уместен… Скорее — выживали. Вопреки всему… Потом наша армия начала активное наступление, и в начале сорок пятого фашисты погнали обитателей концлагерей на запад. Ну и наши герои шли. Где-то с кем-то — он, где-то — она… Разница между ними — два года. Ему в сорок пятом было одиннадцать, ей — девять. Родителей ни у него, ни у нее уже не было в живых… Потом его кто-то усыновил, еще потом — ее кто-то удочерил. Немецкие семьи. Случалось так в сорок пятом. Чувство вины, что ли, вдруг проснувшееся… И с ними случилось, повезло… А потом выросли в новых семьях, уже в Западной Германии, поступили в Гейдельбергский университет на факультет физики, однажды познакомились друг с другом, ну и… Короче, полвека с лишком вместе. Вместе жили, вместе работали. А теперь она одна осталась. Муж ее год назад умер, кремирован, вот она и хочет захоронить его прах в России, в Москве, да еще и на Новодевичьем. Не слабо, а? Плюс она готова один год жить и работать здесь, в Москве. Пока — один. А может, и больше, если приживется, приработается, это уж как фишка ляжет… Вообще-то контракт с японцами она не прервала, только приостановила — на тот же год…