Патриция Бриггз - Скрещенные костями

Я натянула штаны и, оставаясь босиком, занялась неистовыми поисками бюстгальтера.

- Она знает, что ты здесь, - сказал Адам по другую сторону двери, словно он жался к ней.

- Она выйдет через минуту.

- Я не знаю, кем ты себя возомнил, - голос моей матери был низким и опасным, - но если ты сейчас же не уберешься с дороги, то это будет не важно.

Адам был Альфой местной стаи вервольфов. Он обладал крутым нравом. Он мог быть очень упрямым, когда необходимо, но он не имел ни шанса против моей мамы.

-Бюстгальтер, бюстгальтер, бюстгальтер, - возликовала я, когда вытащила его из корзины грязного белья и тут же натянула. Я крутилась волчком в поиске вещей по комнате так быстро, что не удивилась бы, если бы ковер задымился. -Футболка. Футболка, - я выворачивала содержимое своих ящиков, найдя и отбросив две футболки. - Чистая футболка, чистая футболка.

- Мерси? - позвал Адам с ноткой отчаяния в голосе - как хорошо мне известно это чувство.

- Мам, оставь его в покое! - крикнула я. - Я сейчас выйду.

Недовольная, я пристально осмотрела комнату. Где-то у меня должна быть чистая футболка. На мне как раз была одна, но она куда-то исчезла, пока я искала бюстгальтер. Наконец я надела футболку с надписью "1984: Правительство для дураков" на спине. Она была чистой, или по крайней мере пахла не слишком сильно. Масляное пятно на плече выглядело неотстирываемым.

Я глубоко вдохнула и открыла дверь. Мне пришлось обойти Адама, который стоял, прислонившись к двери.

- Привет, мам, - беззаботно сказала я. - Я вижу ты познакомилась с моим…

Моим кем? Моей парой? Я не думала, что моей матери нужно было это знать.

- Я вижу, ты познакомилась с Адамом.

- Мерседес Афина Томпсон, - отрывисто сказала моя мать. - Объясни мне, почему о том, что произошло с тобой, я должна узнавать из газет?

Я избегала её взгляда, но как только она назвала меня полным именем, у меня не осталось выбора.

В моей матери всего пять футов роста. Она лишь на семнадцать лет старше меня, и это значит, что ей ещё нет пятидесяти, а выглядит она и вовсе на тридцать. Она до сих пор могла носить пряжки - призы за победы в скачках вокруг бочек (одна из дисциплин родео - прим. переводчика) - на их оригинальных поясах. Она блондинка - я уверена, что это её натуральный цвет, - но оттенок меняется каждый год. В этом году он был рыжевато-золотистым. У неё большие невинные голубые глаза, чуть вздёрнутый нос и полные, округлые губы.

С посторонними она иногда играет в глупую блондинку, хлопая ресницами и добавляя в голос хрипотцы, которую узнает любой, кто смотрел старые фильмы вроде "В джазе только девушки" или "Автобусная остановка". Насколько я знаю, моя мать ни разу в жизни сама не меняла сдувшуюся шину.

Если бы резкий нотки гнева в ее голосе не дополнялись бы темными кругами под ее глазами, я бы могла ответить тем же. Вместо этого, я просто пожала плечами.

- Я не знаю, мам. После того, как это произошло… Я несколько дней оставалась койотом.

Я представила полу-истеричный образ того, как звоню ей и говорю: "Кстати, мам, угадай, что случилось со мной сегодня…"

Она посмотрела мне в глаза и, я думаю, увидела больше, чем мне бы хотелось.

- Ты в порядке?

Я уже собиралась сказать "да", но время, прожитое с существами, умеющими чуять ложь, подарило мне привычку отвечать честно.

- По большей части да, - сказала я, идя на компромисс. - Помогает то, что он мёртв.

Было унизительно, что опять появилась тяжесть в груди. Я дала себе столько времени пожалеть себя, сколько могла позволить.

Мама могла обнимать своих детей, как любой из самых лучших родителей, но я должна была больше ей доверять. Она знала, насколько важно крепко стоять на своих двоих. Кисть её правой руки была сжата в напряжённый кулак, но когда она заговорила, её голос был оживлённым.

- Хорошо, - сказала она, словно мы уже обговорили всё, что она хотела узнать. Я была не настолько глупой, чтобы поверить в это, но я также знала, что время расспросов настанет позже, когда мы останемся наедине.

Она посмотрела своими ангельскими голубыми глазами на Адама.

- Кто вы, и что вы делаете в доме моей дочери в одиннадцать вечера?

- Мне не 16, - возмутилась я, - я могу оставаться с мужчиной хоть всю ночь, если захочу.

Мама и Адам оба проигнорировали меня.

Адам оставался напротив двери в мою спальню и держался более непринужденно, чем обычно. Я думаю, он пытался создать у моей матери впечатление, что он здесь дома, что он тот, кто имеет право не пускать её в мою комнату. Он приподнял бровь и не выказывал и тени той паники, которая слышалась раньше в его голосе.