Генри Олди - Шерлок Холмс против марсиан

Я ждал его до вечера, изрыгая брань и хулу.

С пятого раза Тюня взяла власть в свои руки. Она набирала номер квартиры наугад, произносила волшебное слово «квитанции» – и сезам открывался без возражений. Иногда мне снилось, как Тюня бестрепетно подходит к воротам Белого Дома, говорит: «Квитанции!» – и вскоре пьет «Glenmorangie» в Овальном кабинете, а президент США у нее на посылках.

В подъезде пахло табачным дымом.

– Кто там?

Голос был старушечий, из тех бодрых козлетонов, какими на эстраде блеют юмористы-трансвеститы.

– Поступил сигнал, – трагическим тоном сообщила Тюня.

– Свидетели? – предположили за дверью. – Иеговы?

– «Вербалайф».

– Чего?

– Палийчук? – встрял я. – Анна Игоревна?

– Ну, Палийчук. Серафима Петровна.

– Анна Игоревна дома?

– Так вы к Нюрке, что ли?

Щелкнул замок. На пороге стояла бабка – божий одуванчик. Халат, шлепанцы, усики над верхней губой. Беда, понял я. Эту породу цветов я знал от и до. Их вдоль линии фронта высаживать, вместо противотанковых надолбов.

– Можно?

– Вот! – бабка скрутила кукиш.

Большой мосластый палец старой ведьмы, выставленный дальше, чем позволяла анатомия, неприятно шевелился. Ей-богу, бывают минуты, когда я ненавижу свою работу. Будь они прокляты, первые минуты контакта, когда нам с Тюней позарез надо попасть к объекту в квартиру, закрепиться на позициях и начать мозговой штурм. Будь я следователем прокуратуры, сотрудником ЖЭКа, психиатром или на худой конец домушником – все было бы гораздо проще.

– Анна Игоревна – ваша дочь? Невестка?

– Внучка.

– Она дома?

– Натворила чего? Или гулять зовете?

– Вы, Серафима Петровна, – зашел я с козыря, – только не волнуйтесь.

– А я и не волнуюсь.

– Вот и не волнуйтесь.

– А я и не…

– Хорошо? Главное, держать себя в руках.

– А я…

– Мы с вами – люди взрослые. Мы понимаем, что в жизни всякое случается…

Лучшего способа довести собеседника до инфаркта я не знал. Трижды попроси человека не волноваться, и он с ума сойдет от нервов.

– Натворила, – кивнула бабка. – Ох, девка!

И захлопнула бы дверь, не вставь я ботинок в щель.

– Вы на него не сердитесь, Серафима Петровна, – ангельским тоном спела Тюня, кивая в мой адрес. – Он хороший, просто грубый. Все мужчины…

Тюня взяла паузу, приглашая бабку вступить. И не ошиблась.

– Мужичьё, – согласилась Серафима Петровна. – Никакой деликатности. Мой, земля ему пухом, носки кидал где попало. И раковину после бритья…

– Не мыл? – ужаснулась Тюня. – Вот же гад!

– Ага. Ты, девка, молодая, а я вижу, битая. Ну заходите, что ли…

Я пропустил Тюню вперед. Грехи сильной половины человечества гнули мои плечи к земле. Разулся в коридоре, и то с трудом. Куртка повисла на крючке, рядом с Тюниным пуховичком.

– Читает? – спросила Тюня у старухи, имея в виду отсутствующую Нюрку.

– Вот-вот, – бабка насупилась. – И она мне: читаю я, ба! Не мешай! Разве ж это чтение? Заляжет на диване, в каске своей, и пялится в потолок. В мое время читали, так читали! В книжку смотрели, странички переворачивали. Я, бывало, палец слюнила… А эта – в каске! Тьфу, стыдоба!

– Можно к ней зайти?

– Ты заходи. А этого не пущу, грубияна.

– Он будет молчать.

– Ну если молчать…

– И вы молчите, Серафима Петровна.

– Я? У себя дома?!

– Очень прошу вас. Умоляю. У вашей Анечки…

Я оценил красоту игры: «Анечка» сработала на все сто.

– …у нее книжка глючит. Заела, в смысле. Надо чинить, только осторожненько. Сами понимаете, каска. Нам бы лучше по-хорошему, без докторов.

– Чего ж мне не понимать? – у бабки стало профессорское лицо. Чистый, значит, нобелевский лауреат. – Не дура, чай! Чини каску, разрешаю. Говорила я Нюрке – зараза твое чтение! От книжек все беды…

Мы прошли в гостиную с телевизором, а оттуда – в маленькую, судя по обстановке, Нюркину комнату. На столе неярко светился монитор: заставка «Часы». Шторы были задернуты, создавая интим. Сама виновница нашего прихода – голенастая пигалица лет тринадцати – лежала на диване в шлеме для гиперактивного чтения. Опущенное забрало скрывало верхнюю часть лица. Губы девицы растягивала улыбка Снежной Королевы: ледяная, неподвижная. Лишь уголок рта все время подергивался. Аритмичный тремор, верный спутник гиперчитателей – этого добра я насмотрелся, привык, хотя поначалу ломало не по-детски.

– «Вербалайф», – вслух прочла Тюня, указав на надпись, украшавшую налобник. – Это мы, Серафима Петровна. Мы вам так и сказали, на лестничной клетке.