Алиса Дорн - голова быка

— Вы действительно не знаете, что это за раствор? Вы, должно быть, шутите!

— Ничуть. Мои предшественники нашли способ экстрагировать его из крови и определили, что одного только этого вещества недостаточно для возвращения человека в мир живых (в этом плане мы надеемся на электричество, до сих пор эксперименты с ним показывали положительные результаты), но все еще не знаем, что это. Это тайна Дроздов.

— Как такое возможно?

Я издал смешок.

— Это невозможно. Лучшие химики мира бьются над загадкой этого вещества уже который год, и пока их вердикт неизменен: что бы это ни было, оно не может существовать. На каждый анализ оно реагирует по-новому, ни один тест не смог еще дать определенных результатов — если не верите, поинтересуйтесь как-нибудь хотя бы на нашем химическом факультете.

Проверив еще раз работу насоса, я кинул взгляд на Эйзенхарта: у того был вид мальчишки, которому рассказали сказку, и теперь он не знает, верить ей или нет. Я промолчал и не стал добавлять к своему рассказу, что уверен в том, что это вещество не имеет материальной, объяснимой природы: двенадцать лет я проработал по соседству от шатра Дроздов, и ни разу я не видел в их святилище никакого медицинского оборудования. То, что они делали, как они воскрешали погибших, совершалось по воле Духов, а не в соответствии с современной наукой. Оставив его в одиночестве, я вышел в помещение морга.

— Все готово, — объявил я. — Можем начинать. Мортимер еще не вернулся?

Сержант, на которого морг все еще действовал подавляюще, вызвался сходить за ним, и вскоре все мы в ожидании собрались вокруг деревянного стола. Я поместил в фонограф, стоявший в изголовье, новый восковой валик (финансирования кафедры было недостаточно для покупки современного дискового звукозаписывающего устройства) и отошел в сторону.

— Десятое марта 1899 года, три часа двадцать две минуты post meridiem. Попытка ресуррекции объекта N.N.18990302, идентифицированного как Яндра Хевель, — продиктовал я аппарату. — Причина смерти: массивная кровопотеря. Эксперимент проводится в присутствии Максима Мортимера, специалиста-танатолога, Роберта Альтманна, доктора медицины, а также представителей Главного полицейского управления города Гетценбурга: сержанта Шона Брэмли, детектива Виктора Эйзенхарта и…

— Комиссара Альфреда Конрада, — подсказал он мне.

— Код процедуры: Н42-е.

По моему сигналу Мортимер включил гальванический аппарат. Тело на столе зашевелилось. По мере увеличения напряжения движения становились все более выраженными, когда стрелка прибора дошла до необходимой отметки, конечности трупа конвульсивно задергались; на его лице ярость, страх и счастье сменяли друг друга со скоростью молнии. Краем глаза я отметил, как Брэмли отшатнулся от стола, а мистер Конрад посмотрел на труп с отвращением.

— Так и должно быть? — обеспокоенно прошептал Эйзенхарт.

— Да, — ответил я ему также шепотом. — А теперь помолчите.

Мертвец выгнулся дугой. Кожаные ремни затрещали, натянувшись до предела, но тут же ослабли: тело тяжело осело на деревянном столе. Мортимер выключил аппарат. В повисшей под каменными сводами подвала тишине зазвучало прерывистое дыхание.

— Яндра, — позвал я. — Яндра Хевель, вы меня слышите?

Человек, умерший более недели назад, повернул ко мне голову. На его лице застыло неопределенное выражение, а глаза смотрели куда-то поверх меня.

— Яндра Хевель, — повторил я, — если вы меня слышите, дайте мне знак.

Неуверенно, словно впервые в своей жизни, мертвец кивнул. Я с беспокойством заметил, что его вновь начала бить крупная дрожь. Понимая, что отпущенное нам в этот раз время ничтожно мало и уже близится к концу, я повернулся к полицейским.

— Задавайте свои вопросы. Быстрее!

— Где документы, Яндра? — инициативу перехватил мистер Конрад.

Лицо мертвеца исказила ужасная гримаса. С большим трудом он открыл рот и попытался что-то сказать.

— Он… — прохрипел Хевель. — он… придет…

— Где планы, Яндра?

— Он… деньги… я… должен… придет…

Хевель издал странный булькающий звук. Его голова запрокинулась назад, стучась о деревянную поверхность стола.

— Кто? Кто придет?

— Але… — скорее выдохнул, чем произнес Хевель.

Его затрясло. Снова мы стали свидетелями той жуткой пляски, которая сопровождала его возвращение в наш мир. В конце концов конвульсии остановились, и Хевель издал свой последний вдох. На его лице застыла издевательская усмешка, левый глаз был запрокинут так, что было видно только белок, а правый все еще смотрел на меня. Я отключил фонограф и, не выдержав, накрыл тело простыней.