Алиса Дорн - Рози и тамариск

— Хэтти привлекла внимание молодого Дегнарда.

Которого в этот трагический час здесь не было, отметил про себя Виктор.

— Они были помолвлены?

— Нет, но мы все ожидали, что предложение скоро последует.

— Пока они не разругались, — внезапно встряла в разговор младшая из дочерей.

Чего-то в этом духе Эйзенхарт и ожидал.

— Вот как?

— Люси! — гневно воскликнула мать семейства. — Как тебе не стыдно! Детектив, — леди Лайонелл грузно повернулась к Эйзенхарту, — дело в том, что Джон действительно пришел к нам и сообщил, что они с Хэтти поссорились и не могут продолжать отношения, однако все мы уверены, что это просто небольшое недоразумение. Какие же милые не бранятся! Мы все знали, что скоро он вернется и попросит прощения, ведь он так любил Хэтти, так любил!..

Ее лицо сморщилось от душевной боли, однако воспитание не позволило ей проронить ни слезинки. Не перед полицией.

— Леди Хэрриет была очень расстроена случившейся размолвкой?

Крыть было нечем. Возможно, это была не самая вежливо сформулированная мысль Эйзенхарта, но она точно отражала суть. Когда секрет стал известен, семья перестала отрицать очевидное. Какое-то время после разрыва леди Хэрриет держалась спокойно, однако последнюю неделю бедняжка была сама не своя. Чуть что бросалась в слезы, запиралась у себя в комнате, отказывалась разговаривать с родными. Должно быть, из-за нервов ее начала мучать бессонница, и…

Мотив для самоубийства был совершенно ясен. Посмотрев на барона, Эйзенхарт увидел, что он тоже понимает это.

— И все же, мистер Эйзенхарт, а возможно ли, что Хэтти действительно приняла снотворное во второй раз по ошибке? — заговорил отец покойной. — В последнее время из-за переживаний она была такой рассеянной…

Виктор прекрасно понимал, что тот хочет сказать. Время вспоминать мертвых прошло, настала пора думать о живых.

Как бы семья не любила Хэтти, им надо было выдать замуж еще трех дочерей, для двух из которых сезон должен был начаться уже в этом году. Скромное приданое и отсутствие громкого имени создавали определенные проблемы, но репутация родственниц самоубийцы не оставляла девушкам ни шанса. Никто не станет связываться с семьей, которой не благоволят Духи.

Окинув взглядом комнату, потертые подлокотники дивана, платья, переживавшие не первый траур, Эйзенхарт решился.

— Я посмотрю, что могу сделать.

Он сдержал обещание и вечером, после окончания рабочего дня, отправился к своему начальнику.

— Думаешь, что это суицид? — комиссар Роббе привычно набил вересковую трубку и потянулся за зажигалкой.

В заставленном старой мебелью кабинете, в котором начальник отдела убийств практически жил после гибели жены, чувствовался домашний уют. Не выдержав, Эйзенхарт развалился в потертом кожаном кресле у горевшего камина и вытянул к огню ноги.

— Конечно. Молодая девушка, разбитое сердце, что может быть типичнее?

Вопрос остался без ответа, пока комиссар делал первую затяжку, а Эйзенхарт по его примеру полез за сигаретами.

— Меня смущает отсутствие предсмертного письма, — заметил начальник.

— Не все самоубийцы поклонники эпистолярного жанра.

— И все же… ты точно уверен, что это самоубийство?

— Если только это не первый случай из кровавой серии вероломного маньяка, намеренно обставляющего свои преступления как суицид, чтобы ввести нас в заблуждение, — устало пошутил Виктор. — Что, как я вынужден заметить при всей моей любви к детективным романам, не так часто встречается.

Практически каждый из знакомых Эйзенхарта рано или поздно испытывал желание придушить того за глупые шуточки. Нельзя их (да и Вашего покорного слугу тоже) в этом винить: юмор Эйзенхарта, как правило, балансировал между непонятным для всех кроме него самого и банально несмешным, а его нежелание говорить серьезно и ясно могло довести до белого каления кого угодно.

Чего, однако, никто из знакомых Эйзенхарта не подозревал, так это того, что иногда Виктор, вспоминая легкомысленно брошенные им реплики, и сам разделял это желание.

Лежавшая у его ног женщина была красива, даже несмотря на падение с четвертого этажа. Длинные волосы кофейного оттенка разметались по мостовой, частично скрывая испачканную кровью брусчатку. Лицо — из тех, что нельзя назвать правильными, но которые запоминаются с первого взгляда и на всю жизнь. Половина его пострадала при ударе, но уцелевшая его часть все еще производила впечатление. Десять лет назад, когда леди Коринн Лакруа только появилась в Гетценбурге, злые языки шептали, что главные роли она получала именно благодаря чувственным, выразительным чертам, а не таланту. Возможно, так оно и было — Эйзенхарт не настолько хорошо был знаком с театральной сценой, чтобы судить об актерской игре погибшей.