Дмитрий Емец - Череп со стрелой

У противоположного берега на Афанасия нахлынули еще две волны боли, последняя из которых была особенно острой. Его скорчило и резкой мышечной судорогой перебросило через седло вперед головой. Афанасий заскользил, стараясь удержаться чем угодно – ногтями, зубами, коленями, но не удержался и соскользнул. Он был уверен, что утонет, потому что плыть сейчас не мог, но не утонул. Он лежал на спине, на мелководье, в полуметре от берега, и смотрел в небо.

Внутри у него был покой. Он чувствовал, что эль умер. Его дряблое тело неведомым образом распалось, рассосалось… Гуля свободна. На миг Афанасий увидел лицо Гули. Она лежала на ковре у себя в комнате, привалившись боком к двери, чтобы не могла войти рвущаяся снаружи мама. Лежала и, как он в небо, смотрела на потолок, где нежно желтело пятно от протекших соседей. И ей было хорошо.

Танец вышел на берег, нежно склонился над цветами, точно желая полюбоваться ими, и… сожрал самый красивый цветок. В нем опять проснулся гурман.

Из нырка Афанасий вернулся пустым. Он хотел поскорее увидеть Гулю, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. В Москву он отправился вместе с Улом. Улу поручили проверить зарядную закладку на «Краснопресненской». «Зарядка», спрятанная в ограде зоопарка, разладилась и барахлила. На прошлой неделе вместо того, чтобы наполнить энергией нерпь Рузи, она окончательно ее разрядила. Хотя Рузя – это Рузя. Недаром про него говорили, что он способен сломать даже то, что сломать вообще нереально, например цельносварную кувалду.

В Москву Ул с Афанасием ехали на электричке. Был тот час дня, когда в город составы идут полупустыми. Напротив них помещался дядечка в модной шапочке «халти», на которой сбоку болтался забытый ценник. По непонятной причине Ул и Афанасий показались ему достойными доверия, и он стал ругать свою жену. Говорил, что у нее не все дома. Она способна пойти на пять минут в аптеку за зеленкой и вернуться домой через неделю, потому что по дороге в аптеку ей придет в голову, что зеленка делается в Перми и там она, значит, дешевле. По этой причине ее супруг совсем издергался, не зная, какая гениальная мысль осенит его благоверную в следующую секунду и где она в результате этой мысли окажется.

Ул с Афанасием слушали с интересом. Один примерял на место этой жены Яру, а другой – Гулю. Улу не верилось, что Яра будет так бегать, а вот Афанасий испытывал беспокойство, хотя, конечно, шапочка «халти» могла и преувеличить. Например, из рассказа шапочки следовало, что как жена она еще терпима. Умела ставить чайник и знала, что картошка при разрезании не должна быть синей и иметь цветные прожилки.

Когда мужик замолчал, Афанасий в утешение рассказал ему историю о парне, которого бросила девушка. Парень уехал за город и скорее для самоуспокоения, чем по призванию, устроился гравировать таблички на кладбище. И вот года два спустя бывшая девушка приехала хоронить дальнего родственника, вышла из автобуса и чудом не получила разрыв сердца. Перед ней тянулся целый рекламный ряд – лучшие работы гранитной мастерской. Кресты, надгробия, плиты – многие десятки самых реалистичных образцов. И на каждом памятнике были ее фотография, фамилия и имя.

За пару станций до конечной дядька вышел. Афанасий смотрел, как он, чем-то похожий на упитанного кенгуру, упрыгивает по перрону.

– Толстый он… На Ганича чем-то похож.

Ул с ним не согласился:

– Ганич не толстый. У него под свитером сумка-напузник. Он тырит туда чайные ложки, зубочистки, сырки из магазина.

– Клептоман?

– Борец с монополиями. Все магазины и кафе принадлежат монополиям. А Ганич с ними борется.

– Он же жмот!

– А кто мешает жмоту быть борцом с монополиями? Это тот вариант, когда одной сигаретой убиваешь сразу двух лошадей. Все, приехали!

Вскоре они были на «Краснопресненской» и занялись закладкой. Ул работал с азартом, закусив нижнюю губу. Раскручивал ржавую проволоку, которой невзрачная, похожая на серый камень закладка крепилась к столбу ограды. Афанасий переминался с ноги на ногу, ныл и мерз. Ул терпел его до момента, пока плоскогубцами не прихватил себе палец.