Роман Глушков - Найти и обезглавить! Том 1

Заскочив нападавшим в тыл, монах заодно укрылся за ними от стрел, что могли быть выпущены в него из-за скал. Предосторожность себя оправдала – ни одна стрела оттуда так и не прилетела. Зато, увидев, в какую передрягу угодили их приятели, из засады выскочили остальные разбойники. Но их подмога безнадежно запоздала, ибо все до единого удары монаха были смертоносными. А нанес он их столько, что умей его жертвы мгновенно воскресать, каждая из них умерла бы за это время раз по пять, если не больше.

Он не ошибся – перед нападением банда и впрямь разделилась напополам. Ну или почти напополам: прикончив пятерых, теперь монах столкнулся с шестью противниками. Вот только слаженности в их атаке уже не было. Они покинули свои укрытия не одновременно, а порознь. Отчего их группа растянулась по дороге так, что когда монах схватился с первым из них, последний еще только выбегал на обочину.

А поодиночке они могли противостоять ему совсем недолго.

Эфимский меч монаха был заметно короче их мечей и сабель, но в этой битве длина клинков абсолютно ничего не решала. Монах даже не тратил силы на блокирование встречных ударов и выпадов, а просто уклонялся от них. После чего неизменно оказывался со стороны незащищенного вражеского бока и либо разрубал противнику шею, либо с хрустом вонзал тому меч промеж ребер – в зависимости от того, как было сподручнее. Он дрался просто и без изысков, но с воистину звериным напором. И наносил удары с такой силой, что даже если разбойники предугадывали его действия – что было, в общем-то, несложно, – они ничего не могли противопоставить ему в ответ. Он сносил их со своего пути и кромсал, будто рассвирепелый вепрь – промахнувшихся и замешкавшихся охотников. И они гибли, хрипя и захлебываясь собственной кровью, а он шел вперед, переступая через агонизирующие тела, чтобы вскоре добавить к ним еще одно, павшее столь же жестокой смертью…

И все же кое-кому из них сегодня повезло.

Предпоследней на кровавом пути монаха оказалась женщина, судя по смуглой коже и всколоченной прическе – канафирка. А судя по повадкам – самая опасная из всех членов шайки. Она атаковала его с копьем в руках, но когда он увернулся от, надо заметить, мастерского выпада и попытался всадить клинок ей под мышку, она успела отскочить в сторону. Хотя отчасти его удар достиг-таки цели – кончик меча срезал застежку на ее легком нагруднике и рассек ей кожу почти до самых ребер.

Рана была легкой, но болезненной, однако канафирка издала не крик, а странный гортанный звук: что-то средне между шипением и верещанием. Звук был пронзительный и противный настолько, что у монаха зазвенело в ушах, а по коже побежали мурашки. Впрочем, он был привычен к этим и другим боевым трюкам канафирцев, призванным ввергать противника в оторопь. И потому нисколько не смутился, а, не останавливаясь, повторно набросился на эту стерву. Но она снова отпрыгнула от него, и уже на недосягаемое расстояние. И не просто отпрыгнула, а при этом ловко развернулась в полете и метнула в него копье.

Ее замах перед броском был столь же быстр, как и прочие выкрутасы. Но монах вовремя засек это ее движение и отпрыгнул за тележку. Копье ударилось в землю аккурат там, где он был за миг до этого, и, стукнув наконечником о камень, отлетело в сторону. А мягко приземлившаяся на дорогу канафирка сорвала с себя болтающийся на теле нагрудник, который без застежки стал ей мешать, и стремглав рванула к придорожным скалам. На которые вскарабкалась, несмотря на рану, с кошачьим проворством еще до того, как монах снова погнался за ней. После чего, задержавшись на миг, указала на него сверху оттопыренным мизинцем – известный во всем мире, оскорбительный канафирский жест, – и, спрыгнув по другую сторону скал, пропала из виду.

Она сверкала перед монахом оголенной грудью совсем недолго, но он успел заметить не только то, что грудь эта была маленькая и не в его вкусе, но и кое-что еще, куда более важное. Под левой ключицей канафирки красовалась белая татуировка, хорошо заметная на смуглой коже даже в сумерках. Когтистая птичья лапа, вцепившаяся сверху в треснутый граненый алмаз, а под ним на извивающейся геральдической ленте, начертанный на языке канаф девиз: «Мир смертен! Истина вечна!».

Эту надпись монах, конечно, прочесть не успел, но он знал, что она там имеется. Также, как знал, что клейменая этим символом особа не входит в высшее созвездие Плеяды Вездесущих, а находится, скорее всего, на низшей ступени посвящения, являясь обычным слугой, исполнителем чужой воли. Магистры из высшего созвездия сочли бы ниже своего достоинства якшаться с разбойничьим отребьем. А эта канафирка, по всем признакам, являлась полноценным членом банды, ведь иначе она не стала бы сама принимать участие в ее грязных делишках.