– Другое дело.
– Т-ты чего?! – в исступлении глядел Герард на коллегу. – Чего ты? – парень принялся вытряхивать холодную жидкость из ушей.
– Это ты чего? Нельзя вас, балагуров, на час оставить – набражничаетесь, как кабаны, – на поясе у поучителя висел тугой кошель, которого раньше там не было.
– Да ладно, чё такое-то, – пьяница предпринял попытку встать, что давалось ему с большим усилием, однако помогла стена трактира, – ну выпили мальца, чё сразу-то.
Варин подошёл вплотную и взял нерадивого младшего брата за грудки́, однозначно нарушив своим присутствием хрупкую зону комфорта последнего.
– Немного? Ты нахлебался, как свинья в церковном хлеву! – агрессивно шипел он. – Сейчас я пойду за остальной пьянью, а ты, чёрт, чтобы протрезвел и был готов седлаться, – выпалив это, старший брат оттолкнул Герарда, падение которого остановили деревянные брёвна, и пошёл в заведение общественного налива.
– Ж-ж-жуж-ж-жит, как муха над назёмом, тьфу, – с обидой выронил парень и попытался вернуть себе полноценное равновесие – трактир оказался славной опорой, но необходимо было жить дальше.
Он свернул за угол и узрел валяющегося в грязи постояльца таверны. На этот раз не рыцаря.
– Нахлебается, значит, как свинья церковная, а потом лежит тут, понимаешь, – Герард подошёл к лежебоке и слегка ткнул его армированным носком поножей, – эй ты, тут ваша милость пожаловала… а ну, по стойке смирно, смерд… – промямлил латник.
Однако смерд реагировать не спешил. Он лишь почесал живот.
– Кому говорят, холоп… подъём… – воин принялся повторно тыкать в крестьянина сапогом.
Выпивоха пробудился и перевернулся на живот.
– Тот-же. Теперь встать.
Мужичок, кряхтя, опёрся руками оземь и попытался подняться. Но на полпути к стоячему положению его резко вырвало. Кровью.
От неожиданности Герард отскочил на метр.
– Мать! – рыцарь аккуратно попятился. – Л-ладно… ты лежи лучше…
Воин развернулся и быстрым шагом удалился. Через полминуты он уже был на месте сбора, где полутрезвые рыцари с упорством, достойным лучшего применения, седлали коней.
– Я почти решил послать за тобой, – усмехнулся капитан, затем пригляделся к коллеге внимательней, – чего бледный?
– Всё в порядке, – Герард вскочил на лошадь в одно движение.
– Дела-а, брат, так ты теперь трезвый! – Варин осмотрелся. – Все готовы? Славно. Но! – он слегка ударил лошадь латной перчаткой по крупу.
Животные последовали за ведущим, и цепочка рыцарей тронулась в сторону крепости. Заезжая в лес, молодой рыцарь бросил нервный взгляд за спину.
– Что, сволочи, хорошо погуляли?! Среди бела дня. Позор. Позор! Вы – позор ордена! Теперь каждый смерд в сотне километров окреста знает, что его покой охраняют пьяные свиньи! – ротный, не щадя голоса, выказывал своё глубокое неудовольствие поведением подчинённых. – А ты, ты-то куда глядел?! Херовый из тебя капитан, Альвенслебен!
– Простите, ваше благородие, – Варин виновато смотрел вниз, рядом с ним, в похожем положении, выстроилась линейка почти трезвых латников.
– Хреновы полудурки… может, вечерний патруль на голодный желудок в голову что внесёт. Напра-а-авО! На службу ша-а-агом мАрш!
Строй рыцарей замаршировал в часовенку.
– Блургенштейн! Стоять! Ко мне.
– Да, вашродье, – Герард отделился от товарищей и неспешно побрёл в сторону старшины.
Командир снизил голос и теперь шептал.
– Блургенштейн, лорд Рейсс ждёт тебя в гостевой палате. Понял? Пшёл.
Гостевая комната делила офицерский домик с комнатой ротного старшины. К несчастью, размеры внутренних убранств крепости позволяли иметь только одно подобное помещение. Для второго пришлось бы потеснить уже и без того крохотные бараки. Внутри апартаментов Рейсса царила та же ветхость, что и снаружи: старый матрас набитый волосом и накрытый шкурой, письменный стол на трёх ножках, подпираемый стеной и деревянный ночник. Единственное крохотное оконце выходило к стене, впритык к которой стоял сам домик, и потому на ржавом подсвечнике медленно догорала свеча, обеспечивая «палату» хоть каким-нибудь освещением. Герард не помнил, чтобы раньше в этой комнате находился подсвечник, видимо, его принёс сюда лорд. Последний, всё также облачённый в бурую накидку, сидел на деревянном табурете и что-то медленно вычерчивал на жёлтом пергаменте. По левую руку от него покоилась пыльная склянка чернил. Старик повернулся, чтобы макнуть в неё перо и, наконец, приметил посетителя. Он широко улыбнулся, обнажая пятёрку пожелтевших зубов.
Читать дальше