Сергей Волчок - Адашев. Северские земли

– А и помянем, – согласился нищий, цапнув серебряный кубок. – Хоть и пёс был Швих, а стойкий. Помин души заслужил. А что до лекарни его не довезли – неудивительно. Вас обоих тогда на телегу загрузили – ну трупы трупами. Ей богу, в гроб краше людей кладут. Мы и тебя за мёртвого держали.

Выпили, заели.

– В общем, одиннадцатый ты. Волк, Рубец и Крапива всё ещё в Диком Поле и даже воюют ещё, говорят. До чего всё-таки человек живучая скотина – прямо удивляюсь я ему. Черёмный через полгода к татарам в плен угодил, жив или нет – не ведаю, но на всякий случай среди живых числю. Вихор пять лет назад выкуп выслужил, документы себе выправил, сейчас, говорят, в Москве осел, школу сабельного боя держит. Псов драться учит, гнида! Он всегда гниловат был.

Голобок зло сплюнул на пол, растёр плевок драным лаптем и продолжил:

– Азат, татарин наш, что единственный живым тогда остался, сразу после этого из джигитов выписался к чертям собачьим. Он ведь на калым к тому времени собрал уже, ну и мы с ребятами ему скинулись – он хоть и бусурманин, а свой, как-никак. Побратим. В общем, не нищим Азатулла ушёл. В Степи кочует, разбогател, баем стал, третью жену, говорят, недавно взял. А все остальные в земле уже, червей кормят. Сам знаешь, Молок, тумаки долго не живут.

Побирушка замолчал.

– Ты сказал – одиннадцать – напомнил боярин.

Нищий молча сунул хозяину кубок, тот, не спрашивая, набулькал ему и себе. Выпили.

– Ну а что одиннадцать? Мы со Стригой и Двойным через три года после этого в побег с Засечной Черты ушли. Не выдал нас тогда Господь – гость размашисто перекрестился – все до Руси живыми добрались, никого тогда псы по дороге не приняли. Здесь, на Руси – сразу разбежались, где они, и что с ними, про то не ведаю.

Слепой помолчал, хозяин не перебивал.

– Мне, сам видишь, не повезло. Сыскные меня в норе обложили после дела одного громкого. Я через дальний отнорок выскочить хотел, да у них, видать, свой человечек в нашей ватаге был, и все им про мою нору обсказал. В общем, прямо на чароплёта я тогда выпрыгнул. Да и чароплёт не простой меня ждал, я никогда такой быстрой волшбы не видел. В общем, успел он мне, гнида, огненным шаром очи выжечь, прежде чем я его кончил. Я тогда водой ушёл, но на том моя война и кончилась. У меня Дар хоть и не из простых, а глаза заново отрастить не позволяет. Вот и христарадничаю третий год уже. А что делать? В землю не хочу, не нажился ещё.

Помолчали. Вдруг лицо бывшего разбойника озарила усмешка.

– Кстати, знаешь что, Молок? Люди бают, что Стрига в наших краях объявился. Да не один, а банду собрал из тумаков, натаскал молодняк. Может, и встретитесь ещё, а? Чем чёрт не шутит, когда бог спит. Стригу-то помнишь?

– Помню, – глухо уронил Адашев, и замолчал. Давно забытые, казалось, картины вновь всплыли в памяти как живые…

***

Это было семь лет назад, когда нынешний матёрый боярин был самым что ни на есть зелёным пацаном – чистый жеребёнок-стригунок пятнадцати годов от роду. И именно Стрига тогда превратил жизнь молодых недорослей в ад.

На Засечной Черте юный сын боярский Семён Адашев и его сосед и лучший друг, молодой князь Василий Семёнович Одоевский по прозвищу Швих оказались случайно. Им просто не повезло.

Отец Швиха, старый князь Семён Одоевский был на ножах со своим соседом – князем Дмитрием Петровичем Лопатой из рода Пожарских. Вражда между ними возникла ещё в молодости и с годами только множилась и накалялась. Пару раз дело доходило до сабель и раз десять – до кулаков. До убийства, правда, не дошло, другие князья их растаскивали – благо, соседи сталкивались только на воинских сборах, да в Думе. Зуб, правда, каждый из них заимел на другого – как у зверя моржа, что живёт в Студёном море. Рано или поздно этот раздор должен был закончиться плохо.

Так оно и случилось.

За несколько лет до того, когда дружки Сенька Адашев и Васька Одоевский должны были впервые выехать в полк и начать свою воинскую службу, царь Шуйский издал указ, запрещавший ставить дворянских недорослей командовать людьми без прохождения испытания.

Испытание надлежало сдавать местному воеводе, и оно включало в себя, помимо демонстрации Дара и воинской выучки, месячную службу в войсках в специально введённом чине «соискателя». И лишь по истечении четырёх недель и после того, как воинский начальник в чине не ниже пятисотенного головы признает «пробную службу» недорослей зачтённой, соискатель получал чин «десятника» и первых людей в подчинение. И начиналась нормальная воинская служба.