Гарет Ханрахан - Молитва из сточной канавы

– Не хватит, – возразил Шпат.

– В общем, мы суд не поджигали. Это был взрыв какой-то, может, алхимическая бомба. – Она повидала боевое оружие алхимиков в разных местах – пламя, что никогда не гаснет, животных, что раздувались в огромных монстров, режущий дым, заразный лед. Алхиморужие – главный товар, сбываемый Гвердоном.

– Но мы их грабили, – опустил плечи Шпат. – Отпираться бессмысленно.

– Тогда меня за это повесят, – сказала Кари. – А что делают с каменными людьми, сама не знаю.

Шпата не повесят – его шея в каменной броне, – но с него хватит и просто оставить его в покое. Не давайте ему алкагест – и он окаменеет, и это будет хуже виселицы. Умирать от жажды в каменной скорлупе живой могилы из самого себя. Все это у него еще впереди.

– Давай говорить буду я, – велел он. – Ты сиди молча. Братство нас отсюда вытащит.

– Я свою голову Хейнрейлу не заложу.

– До этого не дойдет. Тебе надо ему поверить. Поверить нам. – Он сказал «нам». Поверить Братству, которое его отец основал и ради которого умер. И он прав – неплохая вероятность, что Братство выкупит им свободу за взятку. Но тогда она задолжает Хейнрейлу еще больше, по гроб жизни окажется ему обязана.

– Идет оно все! – Кари выбросила руку, обводя илистое озерцо и глухие стены их тюрьмы под голым небом. – Не стану рисковать всем за гоблина этого членомордого. – Произнесла она это вполне громко, и кто бы ни был там за стеной, повеселился от ее слов изрядно. Кари повернула голову на хохот и заорала: – Я хочу говорить! Ну же, кто-нибудь!

– Ничего им не рассказывай, – настаивал Шпат.

В любом случае ответа не было. Вода прихлынула и выплеснула на их островок дохлую птицу. Шпат подопнул ее обратно в озеро ногой с окаменевшими пальцами, и тягучая слизь не спеша всосала трупик. Сердитая Кари сидела на валуне. Чесала шею, сильно раздраженная без своего привычного кулона. Швыряла в жижу булыжники. Да, терпение у Кари – не самая главная добродетель.

– Ты опять говорила во сне, – через несколько минут произнес он.

– Я во сне не разговариваю, – огрызнулась Кари.

– Разговариваешь. Про упырей все да про зверей каких-то. Кажется, будто это и не ты совсем.

– Ничего не помню, – ответила она. Но она помнила. Как все застыло, словно во сне, когда вокруг нее рушилась колокольня, и еще эти странные, несусветные картины, будто она падала в небо. Голова болит. Она потерла виски, но только поменяла одну боль на другую, когда пальцами задела ожоги. От расплавленного металла, догадалась Кари. Вот откуда эти воспаленные пятнышки на ладонях и лице. Как капли раскаленного металла из горна на руках кузнеца. Она наклонилась к затхлой воде поглядеть, крепко ли обгорела. Нет, такая вода лучше послужит грязью, нежели зеркалом. Кари надавила пальцем на те ожоги, что покрупнее.

– Жить будешь, – сказал Шпат.

– Пока не повесят.

– Ни за что, – обнадежил он, но не был в этом убежден и сам, и в голосе не хватало уверенности. Во времена отца Шпата Братство обладало достаточным влиянием, чтобы такие, как они, никогда не отправлялись на эшафот. Но при Хейнрейле стало иначе. Хейнрейл не станет раздавать бабки на взятки и стряпчих, если затраты с лихвой ему не окупятся.

Кари посмотрела на далекие ворота. Переплыть она могла – пловчиха хоть куда, полжизни прожила в море, – но ворота казались прочными и, несмотря на окружавшую воду, не ржавыми. Она поискала нож и отмычки, но у нее все забрали, кроме рубашки, штанов и, как оригинально, одного башмака.

– Черт с ним, – сказала она в основном себе и вошла в воду. Раненое плечо означало, что плыть будет нелегко, и все язвочки и порезы защипало, словно она окунулась в лимонный сок. Она уже пожалела о своем замысле, проплыв десять футов, но ноги продолжали работать и, брыкаясь, она проталкивалась вперед по тинистой жиже. Пришлось нелепо изогнуться, чтобы плечо торчало над водой.

– Кари! – зашипел Шпат, понизив голос, чтоб не услышали. – Давай назад!

На полпути ее нога проскребла о какое-то препятствие, вроде коряги. Она приостановилась, меся ил.

– Что там такое? – спросил Шпат.

Кари попробовала ощупать ногой то, что скрывалось под водой, распознать его форму. Четыре – нет, пять выступов ветвями отходили от одного столбика, дальше еще столб, а между ними нечто круглое.

Изваяние, руки статуи подняты. Она попыталась его обплыть и наткнулась на еще одно, а потом еще, и еще. Кладбище каменных людей.

– Тебе не интересно. – Она поплыла дальше, порой становясь передохнуть на мертвых, когда боль пробирала особенно остро. Полон рот тины, она подавилась, отплевывалась. Зря она поплыла, но обратного пути уже нет. Все отметинки на лице уже жгло огнем – созвездие нестерпимой боли почти затмило глухую ломоту в плече.