Сергей Савочкин - Тишина камней

Яркая вспышка. Громыхает.

– Иди к папочке, гаденыш! – Громила закрывает обзор, нависнув над клеткой массой зловонного мяса.

Внутри Мусанги кипит ярость. Она поджимает трясущиеся задние лапы и делает прыжок.

Визжит лисица. Истошно воет из дальнего угла шакал.

Вцепившись зубами в лицо, Мусанга валит человека в грязь. Когти впиваются в тело. Трещит одежда.

Она остервенело вгрызается в горячую плоть. В сладком неистовстве, отключившись на мгновенье, рвет на части и разбрасывает куски в стороны, самые крепкие и сочные проглатывает, не жуя. Вдруг чувствует что-то тяжелое, застрявшее в горле. Мусанга изгибается. Судорожно вдыхает. Отрыгивает и, раздробив сомкнутыми челюстями, сглатывает смоченные кровью осколки.

Из своих клеток неуверенно выползают звери. Они принюхиваются и, оглядываясь друг на друга, спешат к теплым кускам мяса.

– Эй! – крик снаружи. – Что там происходит?

Мусанга, держа в поле зрения выход, стоит под проливным дождем посреди вольера. Дышится с трудом. Она отчетливо ощущает прилив энергии и чувствует, как тяжелеет ее шерсть. Жажда к воле, подгоняемая чем-то чужеродным, наполняет лапы упоительной силой, укрепляет кожу.

Из хижины выбегают двое, дико кричат и исчезают в темноте. На их месте отчетливо маячит запах страха.

Волчица принюхивается. В разорванных, окровавленных лоскутах одежды внимание привлекает спрятанный в кармане увесистый камень. Такой же, как только что раскрошила и проглотила. Она никогда не питалась камнями, но этот манит похлеще свободы за изгородью, завлекает щемящей тоской к свирепой ненависти. Раскусив пополам, она проглатывает и его.

Мусанга уверена, что теперь ее не остановит никто, что даже запертая дверь и вооруженный охранник – не препятствие на пути к воле. Она решает дождаться, когда остальные измученные и раненые звери придут в себя, чтобы последовать за ней.

Волчица довольно скалится. Тот самый рык, от которого жалкие людишки гадили под себя, заполняет ненавистное пространство вольера. Она замечает, что звук стал стократ зловещее и мощнее.

Преображение вдохновляет.

Она делает шаг вперед.

Камни, падающие с неба на протяжении долгих сезонов Охоты и Глупости, – это куски Шенкаро́ка, его божественной плоти. Так проповедуют странствующие монахи. Прикованного к небосводу бога истязают за наши прегрешения паукообразные псы Отэра́нги, его брата и вечного соперника. А еще фанатики божественного мясца утверждают, что если использовать камни для игр, – будь то даже самые распространенные, ведь не важно: низшие ка́рги, боевые или те, что подчеркивают красоту женщин – все они частички бога, – то у совершившего подобное святотатство в тот же миг отсохнут пальцы. А вот подобное заявление – настоящее вранье! Уж это Ка́биан Халла знал не понаслышке. С младшим братом Ко́ганом они частенько играли в «Угадай из десяти», а бывало украдкой и в карглек, игру, которой тешились охотники в пивных заведениях. Если бы отец застал их хоть раз… Ох, и выпорол бы обоих.

Кузница, где братья помогали отцу в сортировке камней, называемых в селении Фет, да и во многих других, каргами, слыла если не лучшей, то уж точно самой добросовестной. Аман Кулун не был сторонником инкрустаций, вензелей и украшения доспехов вообще, но каждый на границе с Новыми землями знал: если нужен честный наплечник, который верно послужит охотнику в разгар схватки и защитит от любого гвиртового оружия, то ступай к Аману. И сыновей своих он старался учить не только почитанию семейного дела, но и уважению любого труда, а бахвальство и пустовство искоренял тяжелой, грубой рукой.

Широкую, потную спину кузнеца дети видели чаще отеческой улыбки. Он перемещался по утоптанному земляному полу от ящика с углем к наковальне, от горна к верстаку и отдавал поручения тихим, но уверенным голосом, не поворачиваясь к ученикам. Жар, исходящий от горна, утомлял не хуже тяжелой работы.

– Что бездельничаете? – копаясь на полке с заготовками тарелок, выругался Аман. – А ну повторите каржью поговорку кузнеца, пока камни не принесли.

Братья рывком встали со скамьи и задрали головы, будто на высоком закопченном потолке или в вытяжных отверстиях прятались подсказки, хотя надобности в них не было. Дети привыкли выкрикивать вызубренные слова громко, с воодушевлением. Голос Кабиана звучал с хрипотцой. Третий гвальд жизни шел подростку с сутулой, худощавой фигурой, но, несмотря на хилое телосложение, во время поговорки кузнеца мальчик вытягивался, расправлял плечи и… представлял песчаное побережье океана Ди-Дор. Он видел его на рисунках странствующего вестника. Потолок превращался в мерцающие бирюзовые волны. Даже истрепанная рубаха, перепачканная сажей, и штаны в этот миг заметно разглаживались, подчеркивая торжественность слов.