Анатолий Салтыков-Карпов - Реактивный идет по следу

– Чем не курорт! – воскликнул Страх, разложившись на огромных стопах толстой бумаги. Он зажег спичку и закурил папиросу. Пуская большие кольца дыма, он следил за тем как они плавно поднимались вверх к потолку, изменяя свою форму.

Остаток дня они все работали, утомленные плотным обедом и теплом в типографии.

Так прошел первый рабочий день на гауптвахте для матроса Хлызова.

На вечернем построении, когда все арестанты стояли в свои стройных рядах Валька слегка отодвинулся от свое крайнего, который был в числе распределенных на корабли для разгрузки угля. Он был весь черный как негр, от угольной пыли.

– Как все таки мне везет на службе, – с облегчением подумал Валька. – Вот оно счастливое стечение обстоятельств. А то также же стоял бы весь в угольной пыли. И не помыться. Не то, что бы душ принять. Пришлось бы сперва под ледяной водой в нетопленой умывальне мыться, а потом дрожать всю ночь в ледяной камере. Вот они маленькие радости военно-морской службы.

Несколько дней Валька ходил с другими арестованными в типографию, пока не произошло событие изменившее исторический ход пребывания матроса Хлызова на гауптвахте.

На следующий день Рина приехала на секретную квартиру для встречи. Василий Тимофеевич крепкий жилистый мужик из крестьян ее уже ждал. Он когда-то давно служил вместе с ее отцом и даже качал на своих коленках. Василий Тимофеевич был ее крестным отцом. Но это тщательно скрывалось от руководства КГБ, так как чекистам было запрещено верить в Бога и тем более ходить в церковь и крестить не только своих, но и знакомых детей. Но многие чекисты сами часто ходил под Богом и были суеверными. Поэтому на всякий случай они крестили и Рину, помятуя, что береженого и Бог бережет. Дядя Вася сидел на кухне и пил чай. Около него стоял готовый для нее стул и пустая чашка для чая.

Он был куратором особого отдела в КГБ по разведке в чине полковника. Дядя Вася был прост в общении.

– Дядя Вася тут произошло одно интересное происшествие с одним моряком, которое можем мы использовать для наших интересов.

– Что это за такое событие?

– Моряку померещилось, что он увидел летающую тарелку – неопознанный летающий объект НЛО. Этим в Америке сейчас многие увлекаются. Наверное наш советский парень начитался и ему это привидилось. Но мы это можем использовать и я думаю, что американская разведка на эту приманку наверняка клюнет.

– Что же тут такого, что может заинтересовать. Я лично не вижу.

– Понимаете я и сама толком понять пока не могу. Но у меня интуитивно возникает ощущение того, что рождается совершенно новое глобальное по своим масштабам дело. Оно подсознательно мне кажется таким огромнейшим и в тоже время абсурдным, что если я начну вам сейчас его рассказывать в своем представлении. то вы наверняка тут же меня отправите в отставку или еще почище на лечение в психбольницу. Но я бы хотела в начале разрабатываемой операции получить самостоятельность на творческую инициативу.

– Даже не знаю, что и сказать. Раньше мы такого не делали. Нам требовалось только одно выполнять приказы вышестоящих и никаких инициатив. Инициатива была строго наказуемы.

– Но миленький Василий Тимофеевич вы же практичный человек. Тут надо быть более хитрее. И я мне кажется придумала нечто такое, что позволит нашей советской разведке достичь положительных результатов в недалеком будущем.

– Эх ладно давай дерзай. Чем черт не шутит Я вот всю жизнь проработал в этой системе и только одни выговора, да фитили получал. Да еще просидел сперва в фашистском концлагере, а потом меня посадили в советский концлагерь. Там в застенке в гестапо допрашивал меня с пристрастием наш советский разведчик. Я его вспоминаю с содроганием. Мне теперь часто кошмары снятся, что я у него опять в руках. Как он надо мной изголялся. Он мне кости на допросах так дробил, что я думал не выживу. Сделал вид, что меня не знает. Я то сперва обрадовался, что меня привезли в берлинское городское отделение гестапо. Думал сейчас мой однокашник по разведке вытащит. Как бы не так. Он, как потом оказалось, на мне прогнулся и получил рыцарский крест второй степени и звание штурмбанфюрера от немцев, и заодно получил вторую Звезду Героя от наших. А я до конца войны на нарах в Бухенвальде просидел. А как наши освободили, то в картотеке ребята из Смерша нашли мои документы. Так мой однокашник оказывается все таки меня спас тем, что указал, что я при советской власти был уголовником. Во время войны служил в штрафном батальоне и это спасло меня от смерти. А попав в плен стал власовцем и сел по уголовке, украв что-то у самих немцев. Вроде ушел от одних, но попался у других. Расправа над такими как я по документам, оказалась быстрой. Наши меня тут же упрятали в свой советский лагерь. Сколько я писем исписал. Надо мной все в бараке потешались. В Главном разведуправлении шли интенсивные поиски моих следов. Уже были документы на меня оформлены на звание полковника и награда Звезда Героя. Но сама понимаешь какой бардак у нас творится и до сих пор. А в советском концлагере так попался к американскому разведчику. Он меня также гонял, так как его как слишком демократичного агент КГБ сослали на перевоспитание из столичного управления контрразведки туда на Колыму. И чтобы перевестись оттуда ему надо было стать принципиальным и беспощадным с врагами народа. Что он и делал. Я писал письма во все инстанции, а он их кидал в сортир. Меня в лагере называли чекистом, так как полагали, что у меня крыша поехала, от этих тяжелых лагерных условий. Видишь, что в нашей жизни было. Теперь вам молодым даем дорогу. Действуйте активно. Нельзя же так родину губить.