И не должна подозревать. Пускай спит спокойным сном, прижимая к груди его малышку-сестру. А Проводнику – как бы то ни было – нужно идти.
Двигаясь по скользким ступеням, он судорожно хватался за стены и перила. Стихия была, как всегда, неприветлива: Эдельгвирское море заходилось в истерических всплесках, особенно по ночам. К высоким волнам с востока – наравне с песчаными бурями с запада – запертые в прибрежных городах вондерландцы уже привыкли. Природа давно восстала против них, возжелав стереть с лица Зазеркалья.
И только один ничтожный смертный способен всё исправить. Один юноша, едва не поскользнувшийся на морской пене, мгновенно пропитавшей кальцеи [1] Кальцеи – вид обуви, представляющий собой кожаные башмаки-сапоги высотой до лодыжек.
и края его пенулы [2] Пенула – плащ без рукавов и с капюшоном, служащий для защиты от плохой погоды.
. Прокляни Богиня его неуклюжесть!
И так он едва дошёл до порта. Благо сюда за ним легионеры вряд ли последуют.
У облизанного волнами деревянного причала стояли всего пара-тройка суден и один-единственный кесарский корабль. Его – неиспользованный и забытый – уже облюбовали бесстрашные птицы, а у дна – моллюски. Даже гордый вондерландский флаг – красное полотно с восходящим над Игнисом фениксом – годился разве что на тряпки. Прошли времена отчаянных путешествий на другой конец света.
Но ничего. Юный Проводник Богини ещё возродит их.
Несмотря на своенравность Эдельгвирского моря, рыбу добывать было по-прежнему необходимо. В вондерландских землях, издревле не славившихся плодородием, привыкли есть в основном мясо и рыбу. А поскольку на скот нужно тратить драгоценные травы, фрукты и овощи, добывать рыбу оказалось гораздо проще и выгоднее. Поэтому за мешок морских гадов некоторые были готовы продать родную сестру, а смелые дельцы выходили во враждебные солёные воды, несмотря на то, сколько сорвиголов погибло, занимаясь опасным ремеслом.
За отчаянную храбрость юный Проводник их и уважал. В том числе своего ровесника, друга-рыбака, который вместе с семьёй жил у самых берегов.
В доме, вделанном в скалу, выделялась всего одна деревянная дверь. Сколько юноша себя помнил, ни одной волне не удалось сломать этот «бастион». Где его друг-прохиндей достал такие сильные защитные амулеты, юноша не знал. Но чутьё подсказывало, что за рыбу народ готов был заплатить любую цену.
Юноша громко постучался в дверь, отчего та, старенькая и дряхленькая, опасно задрожала. Не прошло и секунды, как в проёме показалось знакомое румяное, курносое, пухлое лицо с большими зелёными глазами, обрамлённое всклоченными светлыми волосами и бакенбардами. Не успел друг раскрыть полных губ, как Проводник провозгласил:
– О, Захария! Тебя даже вчерашний шторм не разбудил…
– За какой мантикорой ты сюда ночью пришёл… – начал было тот, но его оборвали:
– Отпусти прошлое, Захария. И теперь зови меня Феникс! – гордо улыбнулся юноша. – Ведь я наконец-то решился.
Захария вскинул едва видные брови:
– Только не говори мне, что ты не шутил про своё «предназначение».
– Эх, а я думал, ты мне веришь… Пойду, что ли, поплачу в твоей лодке…
– Чего?! А ну, стоять!
Прежде чем Феникс попытался развернуться, Захария схватил его за тунику и вытолкнул из дома. Опешивший Феникс недоумённо уставился на низкого друга-плебея, грозно сверкающего глазами.
– Тебя что, на Игнисе припекло?! – прошипел Захария.
– Ну, с силой Огня это вряд ли возможно… – отшутился Феникс.
– А ну, посерьёзнел, быстро! – ткнул его пальцем в грудь друг. – Ты решил своё четырнадцатилетние отметить скорой гибелью?
– Так удобно же: умру в тот же день, что и родился.
– Тебя в водичку окунуть, чтобы ты охладился?
– О, не-е-ет, пожа-а-алуйста!
На этой театральной мольбе терпение Захарии, судя по всему, кончилось, и он отпустил Феникса. Тот в непонимании остановился, глядя то под ноги, то на багровое лицо друга.
– Хорошо, буду серьёзен, – выдохнул Феникс. – Я правда думал, что ты меня поддержишь. Ты же мне как брат, Захария!..
– Благо кровь моей семьи не смешалась с твоей… бурлящей смесью, – недобро покосился на него друг.
– Я прошу тебя, Захария, это ведь моя судьба, моё предназначение! – всплеснул руками Феникс и указал на море. – Там – моя жизнь. Я больше не могу здесь оставаться.
– Не можешь, значит? – злобно отозвался тот. – А ты о матери подумал? О сестре?
– Да кому я нужен… Точно не матери, – пробормотал в сторону Феникс. Но, подумав, всё же добавил: – Я хочу, чтобы сестра жила в лучшем мире, Захария. Чтобы она хорошо ела, не кашляла, как мать, от песка и пыли, которые пронизывают этот гнилой воздух. Неужели ты бы не хотел этого для своей семьи? Для Доминики?
Читать дальше