Ольга Голотвина - Крылья распахнуть!

И высоты не боится. Хороший леташ со временем получился бы из парня. А теперь он опять на городских задворках. И опять один. Кто из команды сумеет позаботиться о мальчишке? Самому бы прокрутиться!..

Старик угрюмо кивнул и ответил Маре:

– Всех нас жалко, дочка. Всех нас пожар обжег. Правильно говорил древний философ Гуиндред, прозванный Сварливым Отшельником: «Всякая сука-беда щенится пометом из полудюжины бед!»

Мара улыбнулась почти прежней улыбкой: ей нравилась манера Отца уснащать речь словами древних мудрецов. Поговаривали (хотя, может, и врали), что старик не всегда был погонщиком и что неспроста он такой грамотей…

– Складно ты байку плел, – сказала она. – Даже музыка заслушалась, замолчала.

Старик посмотрел наверх, на галерейку второго яруса, куда вела лестница с резными перилами. В конце галерейки, рядом с последней из дверей комнат, которые хозяин сдавал гостям, приткнулись трое музыкантов: лютнист, флейтист и старуха с бубном. Пока гости не требовали плясок, старуха дремала, а лютнист и флейтист по очереди играли что-то негромкое. Но сейчас они действительно заслушались…

Поймав взгляд гостя, флейтист поднял флейту к губам и завел грустную, протяжную мелодию, сразу напомнившую погонщику о бедственном положении экипажа.

«Как жить? Где жить? На что жить?..»

Старик обернулся к илву, лежавшему лицом на сложенных руках:

– А ты, Филин, не искал работу в городе? Конечно, люди вашего брата не любят, но ты же лучший плотник отсюда до самой Виктии!

Темная фигура не пошевелилась, но ответ прозвучал. Голос был тонок, как у ребенка:

– Мне нельзя оставаться на одном месте. За мной всегда следует смерть.

Из-под щеки лежащего вынырнула рука. Крепкие, сильные пальцы ударили по столу. Вылетевшие из подушечек когти процарапали столешницу. Отведя душу, илв снова убрал руку под голову.

Это движение заняло лишь несколько мгновений, но вышибала углядел неладное и враз очутился возле углового стола:

– Эй, приятель, здесь обслуживают только людей. Ступай в «Развеселую пляску» или в «Охапку дров». Там не брезгуют наливать кому попало.

Илв не ответил, даже головы не поднял. Зато остальные шестеро вскочили на ноги дружно и разом.

– Ну, ты, хрен собачий, – негромко, но очень веско начал побагровевший боцман, – чего к нашему леташу вяжешься? Ковыляй отсюда, не мешай небоходам гулять.

Вышибала не то чтобы струсил (и не таких верзил приходилось утихомиривать) – просто не хотелось ему, чтобы в отсутствие хозяина всколыхнулась серьезная драка. А что серьезная – тут сомнений не было. Даже белобрысый юнга, совсем не геройского вида паренек, стиснул кулаки.

– Да я чего?.. – сбавил вышибала тон. – Я говорю, что дружку вашему будет вольготнее в «Развеселой пляске» или в «Охапке дров».

– А вот мы здесь устроим такую развеселую пляску… – посулила черноволосая красотка.

– …что от твоего кабака останется охапка дров, – закончил ее мысль старик.

А тощая, мелкая, похожая на мышь девчонка покачала в руке тяжелую глиняную кружку. Прикидывала, как ее швырнуть пометче!

Вышибала отступил с ворчанием: мол, хозяин сейчас вернется, как скажет, так и будет…

Команда, отбившая атаку, вновь уселась за стол. Маленькая победа не подняла настроения бывшему экипажу «Облачного коня». Наоборот, острее заставила почувствовать неотвратимое расставание.

– Райсул, – обратился боцман Хаанс к смуглому круглолицему леташу, – за Просоленной улицей, где постоялый двор, я видел караван. Ваш, халфатийский. Сходил бы туда – может, работа тебе сыщется. Толмачом… или этих… верблюдов стеречь.

– Можно сходить, – согласился Райсул. – Но это на время. – Черные глаза халфатийца гордо сверкнули. – Хочу летать!

Ответом ему был дружный вздох. Летать хотели все.

Предаваясь унынию, команда не обратила внимания на то, как отворилась дверь.

Новый посетитель, вставший на пороге, был молод – не старше двадцати – и одет настолько нарядно, что два шулера за столом у окна переглянулись и уставились на вошедшего. Они оценили и черный с серебром костюм, и черную широкополую шляпу, украшенную серебряной пряжкой и орлиным пером, и шпагу на кожаной перевязи. Разумеется, не упустили они из виду и самое главное – витой многоцветный шнур на талии незнакомца.

А тот оглядел зал. Заулыбался, увидев то, что искал. И пошел меж столами – худощавый, долговязый, какой-то легкий, походкой напоминающий канатоходца или акробата. Светлые глаза глядели так весело и лукаво, что замотанная, хмурая подавальщица, встретившись с ним взглядом, расцвела, как роза, и почувствовала себя юной девчонкой.