Кайл Иторр - Адов Пламень

– Усыпальница, – выдохнул Тромм. – Ну конечно же! Идиот, как я сразу не догадался!

– Думаешь, там… – Робин не закончил – ему тоже вспомнился ведьмин котел и то, что они там увидели. – Так, всем приготовиться. Монах, тебе особо.

…Алтарь скорее походил на простой жертвенник языческих времен – строгая усеченная пирамида на четыре грани, и даже равносторонний крест, врезанный в верхнюю часть алтаря, представлялся не символом распятия и воскресения, а простым знаком солнца, какие известны по всей Галлии. На западе, где доселе в почете старые боги, знак в форме такого креста отнюдь не зовут крестом – да и Лоррейн узрел свет Истинной Веры не столь давно, чтобы потерять возможность видеть что-либо помимо этого света. Тромм привычно перекрестился, вознеся краткую молитву святому Дунстану – и вместо хотя бы малой толики небесной благодати ощутил холодное презрение, исходящее…

– Осторожно!

Но Йэн уже открывал двери усыпальницы.

Скелет восстал из открытого гроба, поднимая меч. Ржавый двуручный клинок с хрустом переломился.

Страж гробницы не отступил и встретил незваных гостей со сломанным мечом в костлявой деснице. Видно, он был полностью солидарен с первым паладином и полководцем Магнуса, Браном О'Доннелом, который часто заявлял: лучше сломанный клинок, чем вовсе никакого.

– Это же… – прошептала Марион.

Похожий меч все они видели в деле, однако оружие мало что доказывало. Да, тяжелый двуручник альмейнского образца, штука редкая – мало кому под силу такой таскать, – но ведь не меч они искали здесь.

Куда важнее был массивный обруч, что венчал череп стража-скелета. Широкий обруч из нарочито тусклой, словно бы покрытой копотью бронзы, с вызолоченными львиными лапами, которые приходятся хозяину на виски – точнее, туда, где у человека должны быть виски, в голове стража там зияли два отверстия…

– Клянусь распятием, Корона Льва!.. – воскликнул Лох-Лей.

Марион эхом отозвалась:

– Леорикс!..

Скелет остановился. Опустил обломок меча. Медленно, поскрипывая суставами, шагнул вперед и склонился над Робином – ростом он превосходил Малыша Йэна на добрую ладонь, именно таким при жизни был Король-Лев.

Вожак разбойников убрал меч в ножны, опустился на правое колено и покорно наклонил голову. Этого правителя он был готов приветствовать по всем правилам этикета, жив он там или мертв. Марион последовала его примеру, Йэн и Вильхельм ограничились неловкими поклонами. Тромм также решил поклониться, однако все же был готов в любой момент воспользоваться новообретенным умением. Живого Леорикса он уважал, и весьма, – и как короля, и как доброго собутыльника и соратника, когда еще не знал, что перед ним рикс Лоррейна, – но теперь перед ним был мертвец, беспокойник, а сходиться с такими ближе необходимого Тромм нисколько не собирался.

Скол меча уперся в каменные плиты и процарапал черту. Еще одну, и еще. Наконец скелет отступил назад, к гробу, и скрестил лишенные плоти руки на груди.

– «COLPA», – прочел монах, – «Рази»?…

Тромм перевел взгляд на Короля-Льва (теперь-то он был абсолютно уверен, перед ними стоял именно владыка Лоррейна). Тот кивнул с какой-то мрачной торжественностью.

– Requiescatis in pacem, Rex Lorraines, – вздохнул монах и нанес удар. – Amen.

Верден гудел, как пчелиный улей, только вместо меда и воска тут копились слухи и предположения. То есть никто особенно не сомневался, что на престол сядет принц Ян, также известный в народе как Святоша. Нет, не личные достоинства принца были причиной такой уверенности – Ян поспокойнее и более рассудителен, чем его сводный брат Леорикс, но во всем остальном Льву несомненно уступал. И уж конечно Святоша будет править не потому, что больше некому: даже если сын Леорикса, Альбрехт-Львенок, действительно погиб, да упасут от такого все святые, – Ян не единственный в роду Лотара Хромого, у кого есть права на лоррейнский трон. А ведь есть еще и такие потомки Лотара Хромого, которые более близкие родичи и покойному Леориксу, и его папеньке, другому Лотару, а что их матери и отцы не произносили брачных обетов у алтарей святой церкви – так ведь в законах Лоррейна, составленных как смесь гэльских и франкских обычаев с италийскими и альмейнскими сводами права, сей юридический казус прописан далеко не так прочно, как в Италии или у византийцев.