Инна Живетьева - Вейн

– Ну, ясное дело, трепаться нельзя, но хоть как там, в городе?

– Ничего хорошего.

– Это понятно, а вообще? Прям вот так эти гады по улицам и гуляют? Не, я б не смог. Я бы хоть одному да «перышко» в бочину загнал.

Из командирской землянки вышли подполковник и Грин. Их силуэты хорошо просматривались в начинающихся сумерках.

– Тебя, кажись, зовут, – заметил парень.

Точно, отец махнул рукой.

Егор отложил нож. Ну, будет теперь повару лишний повод злословить.

Возле землянки комаров собралось еще больше, их приманил свет фонаря. Грин хлопнул себя по свежевыбритой щеке.

– Ты вот что скажи, – попросил отец. – Друг твой способен реально оценить обстановку? Глупостей не наделает? Трусить нельзя, но и героизм излишний не нужен.

Егор вспомнил, как Юрка стоял на рельсах и поезд отчаянным гудком пытался смести их с дороги. Как потерял арбалет, когда сматывались из скита. Какое лицо у него было там, в толпе перед виселицей, и после – на допросе. Ответил честно:

– Смотря что считать глупостью. Но я бы с ним пошел.

Их прервали. Подбежал солдат, козырнул:

– Разрешите? Вернулась группа Мидделя.

Егор обрадовался: жив лейтенант!

– С докладом ко мне через пятнадцать минут.

– Так это… лейтенант явиться не может, ранен.

– Кто заменил? Крестовской? Жду его.

Солдат отошел.

– С медикаментами у вас как? – спросил Грин. – А то я принесу. Врача проконсультирую. Если толковый, разберется.

– Толковый. Был – убили на той неделе. Вместо него теперь студент-зоотехник.

Вейн присвистнул.

– Слушай, а помнишь, я про беженцев говорил? У них докторша есть. Обратно рвется, семья у нее тут.

– Подробнее.

– Терапевт, но такая, знающая, в госпитале служила. Лет тридцать пять – сорок. Олза Ласовская.

Отец побелел стремительно, Егор качнулся к нему.

– Как?! – выкрикнул подполковник шепотом.

– Ласовская, – удивленно повторил вейн, – Олза.

– Темноволосая, косы длинные? Глаза карие? Сама невысокая?

– Да.

Отец расстегнул у горла мундир. Пуговица никак не давалась в пальцы, чуть не оторвал ее «с мясом».

– Егорка, ты разве не помнишь? Ласовский Леокадий – твой дед по маминой линии. Он мелдованин. На свой манер дочку звал, не Ола, а Олза, как у них принято.

Егор помотал головой. Откуда бы? Дед погиб за три года до его рождения.

Отец говорил непривычно быстро:

– Меня на юг после Ольшевского распределили. Леокадий служил в местной охране правопорядка. Банды тогда пошаливали, граница как решето. Считай, фронт через село проходил. Леокадия убили, искали Олу, но она спряталась, чужим именем назвалась. Вот и сейчас, видно, решила приметной фамилией не козырять.

Так что же, получается, он, Егор, разминулся в «Перекрестке» с мамой?!

– Завтра с утра пойду, – сказал Грин. – Обратно жди через сутки-двое, не раньше. Пока медикаменты соберем, то-се. С Юркой переговорю.

– Я дам тебе провожатого.

– Дай, – согласился Грин. – Егора.

Подполковник и вейн посмотрели на него одновременно. Рука по привычке дернулась к бирке, но ее не было, и пришлось скрестить за спиной пальцы.

– Вцеслав, сам понимаешь, чем меньше обо мне знают, тем лучше. А парня все равно при себе не удержишь. Пусть хоть у меня под присмотром будет.

Отец потер грудь с левой стороны.

– Хорошо. Ты прав.

Солнце висело над Моровой падью, накаляя пропитанный трупными испарениями воздух. В первое мгновение, шагнув из узла, Дан не мог ни вздохнуть, ни рассмотреть того, кто стоял перед ним.

В грудь уперся арбалет.

– Брось оружие! – скомандовал арер.

Голос звучал так, что вейн не сомневался: стоит помедлить, и сорвется болт.

Нож – единственное, что было при себе, – воткнулся в глину.

– Три шага назад. Еще.

Дан споткнулся о собачий труп. Гудящей стаей поднялись мухи.

– Обыскать.

Подбежали двое, ощупали, перебрали связку амулетов. Каменный полумесяц не нашли.

– Где?! – рявкнул арер. Напряглась рука, обхваченная в запястье кожаным ремешком. Дан машинально сосчитал метки: четыре. Ну, понятно, сам мастер явился.

– А где Хельга?

Арер шагнул в сторону, и вейн смог оглядеться. В падь, окруженную рыжими от глины склонами, набилось чуть ли не с десяток вооруженных мужчин. Один вышел из тени и вытолкнул вперед связанную девчонку. Хельга выругалась по-поморски. Губы у нее были опухшие, в ссадинах. Рубаха порвана и обкромсана по подолу. «Пресветлая Иша, если они ее тронули…» – подумал Дан, наливаясь гневом.