Инна Живетьева - Вейн

– Будто вспышка от фотика, – морщился Юрка. – У меня получилось, да?

– Откуда я знаю? Я тебе в черепушку не заглядывал.

Неужто вправду – новичок? Щурится беспомощно, моргает мокрыми ресницами.

– Давай дальше. Я тебя подержу, не вывалишься. – Положил руку мальчишке на плечо. – Вспомни то место, откуда ушел. Тут очень мощный узел, у него до хрена выходов. Начал! Звуки. Запахи. Что видел. Найди в себе.

Мышцы под ладонью закаменели. Дан старался говорить размеренно:

– Твой мир есть. Он существует. Ты часть его, ты его помнишь.

Свет – яркий, полуденный. Слева косой штакетник, за ним куст сирени с нежными весенними листьями. Гудение, яростный механический рев. По серой полосе асфальта мчатся железные туши, низко опустив брюхо между колес. Запах бензина и гари, забивающий полынь. По ту сторону дороги – светлые многоэтажки, в окнах отражается солнце. Блеснуло лобовое стекло автобуса, надвинулось…

Юрка вывернулся из-под руки, и видение пропало. Мальчишка отскочил к стене. В тишине часовни слышалось его неровное, как после долгого бега, дыхание.

– Я не могу домой! Мне в Бреславль! Обязательно!

Ух, вызверился! Откажи такому – в горло вцепится.

– Дорогу к выходу помнишь?

Юрка кивнул.

– Пойдешь первым.

Дан уцепился за седельную сумку Увальня и скомандовал:

– Ну, чего встал? Топай.

Эхо ожило, стоило шагнуть через порог. «Это не моя война», – напомнил себе Дан.

Тени удлинялись, все больше клонясь вправо. В ушах звенело – после криков, запертых в каменных переходах, здешняя тишина казалась оглушительной. Юрка часто оборачивался, смотрел на оставшиеся за спиной оплавленные стены. Дан, сорвавшись, наорал на пацана и врезал ему по шее.

Цитадель долго не исчезала с горизонта. Прошло больше часа, когда наконец под лошадиными копытами захрустела и начала трескаться каменная корка. Вейн открыл флягу, глотнул степлившейся воды и с удовольствием выругался вслух.

Вскоре хрусткий звук сменился шорохом, и ровная гладь пошла барханами. Кысь фыркнул, принюхиваясь. Наверное, чуял степные запахи. Когда появился ветер, их ощутил и Дан.

Воздух зазвенел от треска кузнечиков. Надоевший песок менял окраску, прорастая травой во всем множестве оттенков зеленого – от насыщенного темного до выгоревшего пепельного. Солнце сползало к закату. В потоках теплого воздуха парил орел. На поверхности степи то и дело вырастали живые столбики – суслики, обнаглевшие в межсезонье. Они нахально рассматривали всадников.

Дан торопился. Юрка, как ни удивительно, темп выдерживал. Вейну даже интересно стало: попросит или нет о привале. Мальчишка молчал, облизывал сухие губы. Упрямый. Или тренированный? Дан нехотя придержал Кыся. Так и лошадей загнать недолго.

– Хозяин, – окликнул Юрка, поравнявшись.

Дан посмотрел с любопытством. Ему же это слово язык жжет!

– Я хотел спросить. Можно?

– Рискни.

– Если я знаю ориентиры Цитадели, я могу хоть откуда в нее попасть? Ну, из любого узла?

– Нет.

– Почему?

Шэт! Приказать бы мальчишке заткнуться, но скоро земли Обрега. Глядишь, и впрямь пригодится. Если не врет, конечно.

Дан напряг память. Как там говорил наставник? Умно, красиво. Аж под парту хотелось залезть и не высовываться. Узел – межпространственное нарушение структуры, возникающее на базисных… э… как там… и плотность усредненной основы обеспечивает… Тьфу! Дан Уфф, пожалуйте на пересдачу, бестолочь.

– Узел – это такая хреновина. Торчит из Середины, а на нее налипли другие миры. Вот сколько налипло, столько и входов-выходов. Если найдешь хреновину, на которую налип мир с Цитаделью, то в него выйдешь. Из другого – хоть тресни, не получится. Ясно?

Пацан кивнул.

Вскоре показалась дорога. Она выглядела безобидной, но вейн на нее соваться не стал и поехал вдоль обочины. Мелькнула каменная пирамидка, поставленная еще в те времена, когда Бреславль называли деревней. Темнело. На северо-западе проклюнулся Глаз Селезня, первая звезда на закате. Мальчишка уже не так бодро держался в седле, и Дан прикрикнул:

– Не спать!

Юрка мотнул головой, сел ровнее – и удивленно уставился вперед.

Вот они, Три сосны.

Небольшой хвойный лесок смолисто пах в разогретой солнцем степи. Тихонько бурчал родник. Беззвучно падали иголки – среди ветвей суетилась белка. Вейн тронул шершавый ствол и попросил, как обычно: «Благослови его, пресветлая Иша». Того, кто сотню лет назад забрел сюда через проекцию и высадил – бог знает зачем! – три крохотные сосенки.