Александр Сивинских - Конклав ночи. Охотник

– Уважению тебя, видать, не учили.

– Так и есть, – сказал я.

– Ну и наглец. Правильно Мордвинова тебя Колуном назвала. Ты вообще чего-нибудь боишься?

– Да. Потерять контроль над ситуацией.

– Над какой? – заинтересовался он.

«Господин Коремин, вы министр или психоаналитик?»

– Над любой. Представьте ситуацию, когда от вас ничего не зависит. Вообще ничего. Любые действия абсолютно безрезультатны. Бездействие тоже. Вот это – страшно. Все остальное нет. Ладно, это лирика. Ближе к делу, господин министр. Чего вам надо?

– Для начала познакомиться. Много слышал о тебе.

– Надеюсь, только хорошее.

Он нахмурился.

– Хватит зубоскалить. Ты по самые ноздри в говне. И только я могу тебя из него вытащить. Или утопить окончательно.

– Первый вариант меня устраивает больше, – сказал я. – Какие будут условия?

– Щадящие. Ты возвращаешься в свой сад и ждешь, когда с тобой свяжется новый куратор. Пока куратора нет, будешь получать задания от меня лично.

– Разве отдел «У» подчиняется Минздраву? Я думал, чрезвычайникам.

– Уже нет.

Готов поклясться, голос Коремина прозвучал удовлетворенно.

– Так, что еще… Самодеятельность я не приветствую, но и запрещать ничего не собираюсь. Оружие и амуницию тебе вернут. Обвинения в убийстве Мордвиновой снимут. На рукоятке сабли обнаружились четкие отпечатки пальцев одного беглого солдата. Дважды дезертировал из вооруженных сил. Первый раз в одиночку. Второй раз троих земляков-новобранцев увел. Азиз Исмаилов. Есть сведения, что всю четверку укрывал здешний сторож. Знаешь что-нибудь об этом?

– Ни сном ни духом, – сказал я.

– Это правильно. Дезертиры народ опасный. А сторожа когда последний раз видел? Ты же с ним вроде дружил.

– Дружил – это сильно сказано. Был знаком. Полчаса назад он уехал. В неизвестном направлении. И, судя по решительному настрою, обратно не вернется.

– Гарантируешь?

– Гарантирую.

– Хорошо.

Коремин помолчал, пригладил ладонью волосы. Он несомненно волновался, и, когда решился наконец задать вопрос, я уже знал, каким тот будет.

– Тебе что-нибудь завещал?

– Да. Лом, пешню и топор.

– Не играй со мной… – угрожающе прорычал Коремин.

– Это то, что я оставил. Все остальное сжег. Включая какую-то древнюю книжку.

Я мотнул головой в сторону кочегарки.

Коремин покраснел и тяжело задышал. Один из крепышей подхватил его под локоть, но тот сердито отмахнулся от помощи.

– Твою мать! По ходу, ты дурачок, Колун.

– Родион Кириллович тоже так говорил. Но я считаю, что это спорное утверждение. Дурачком я был, если бы оставил ее себе.

– А может, ты и прав, – подумав, сказал министр и махнул рукой свите. – По коням.

«Тоже мне всадник», – подумал я, глядя, как он грузно залезает в машину.

– Только зверюгу свою куда-нибудь спровадь, – добавил Коремин уже из лимузина. – Всем уже глаза намозолила. Как бы не шлепнули.

– Договорились. На зиму уйдет в лес.

Он кивнул. Стекло поднялось, кортеж убыл. Я дождался, пока машины скроются из виду, забрался в джип. Прежде чем взяться за руль, приподнял лежащую на соседнем кресле ветровку Эмина. Книга Рафли лежала мирно, притворяясь редкостным, но по сути обычным человеческим раритетом. Не текли завораживающие узоры, не мерцал потусторонний свет. Я бросил взгляд в зеркало. Из трубы кочегарки валил дым. Еще не поздно было вернуться.

Еще не поздно.

От удара стамеской на лице великого поэта остался шрам, будто после кабацкой поножовщины.

– Не горюй, Серега, – сказал я и повесил тяжеленькую гравировку на место. – Шрамы украшают мужчину. Главное – уберечь от них душу. Жалко, что у тебя это не получилось. Да и у меня тоже.

Я занимался уборкой уже полдня, а конца не было видно. У меня даже мелькнула мысль пригласить на помощь какую-нибудь из садоводческих старушек, но я от нее быстро избавился. Слишком многое пришлось бы объяснять.

В окно тихонько постучали. Это была бабка Евлампиева, одна из моих «активисток». Ну, блин. Что называется, помяни черта…

– Родион Кириллович, – сказала Евлампиева, когда я выглянул. – Тут вас спрашивают.

– Кто?

– Полицай. Представительный такой. С тремя большими звездами. На «мерседесе» приехал. С водителем!

– Ладно, скажи, сейчас выйду.

Полицаем с большими звездами оказался, конечно же, Рыков. Целый и невредимый, при полном полковничьем параде, он стоял возле багрового как венозная кровь «Порше Кайена» и скалился во всю пасть. Впрочем, физиономия у него была сверх меры бледной. Да и прислонялся к лаковому боку породистого авто он не столько небрежно, сколько для опоры. На водительском месте «кайена» сидел мордатый капитан, и, кажется, был еще кто-то сзади – но разглядеть пассажира через тонированные стекла я не сумел.