Юрий Никитин - Возвращение Томаса. Башня-2 (сборник)

Мрак поднялся, золотоволосый улыбнулся настолько чисто и светло, что у Юлии едва не навернулись слезы. Оба разом распахнули руки.

– Тарх! – сказал Мрак.

– Мрак! – воскликнул золотоволосый. Голос его был чистый, звонкий, радостный. Юлия невольно подумала, что повезет тем, кто услышит, как он поет. – Мрак!.. Как я по вас с Олегом соскучился!

Олег поднялся тяжело, его качнуло, но губы на землисто-бледном лице раздвинулись в слабую улыбку. Мрак и Таргитай крепко обнялись, Олег подошел и обхватил их обоих. Все три головы сдвинулись, только Мрак возвышался на полголовы.

Таргитай прижался к Мраку, плечи вздрагивали. Широкая ладонь оборотня ласково гладила по золотым волосам. Когда Таргитай наконец поднял голову, по щекам бежали слезы, но рот расплывался до ушей.

– Как давно я вас не видел!.. Как соскучился!..

Мрак обеими ладонями похлопал его по плечам, всмотрелся:

– Да уж… Несколько сот лет… если не тысяч!

Таргитай смотрел с недоумением. Мрак запоздало вспомнил, что Таргитай так и не выучился считать, а Олег сказал за их спинами мягко:

– Мрак… Тарх был там, где вообще нет времени. Как и пространства.

Глаза Мрака выпучились. Олег повернулся к Юлии, но она, как образцовая женщина, вовсю хлопотала в дальнем углу кухни, оттуда катили запахи жареного мяса, все мужчины любят жареное мясо, еще надо аджики, перчика. Зелени…

Мрак обнял Таргитая за плечи, повел на веранду и что-то рассказывал. Черные как смоль волосы исчезли на фоне темного неба, зато золотые волосы Таргитая горели, как пропитавшиеся солнцем.

Олег с тоской смотрел вслед.

– Что я делаю? – вырвалось у него шепотом. – Как получилось… где я повернул, что моя позиция… и позиция Бога… совпали?

Мягкие пальцы коснулись его лба. Юлия, оставив сковородки под присмотром таймера, опустилась рядом. Серые глаза смотрели с любовью и участием.

– О чем ты? – спросила она тихо. – У тебя бред?.. Бог – это что-то старое, мрачное, строгое… Правда, такое же занудное, как и ты, но ты молод… а чем бы ты ни был сейчас болен… не отрицай, я вижу, это излечимо, я уверена. Нужно только добраться до цивилизации, до хорошей больницы.

Он с усилием улыбнулся:

– Почему Бог должен быть обязательно старым и мрачным?.. А, таким представляют. Ну, тогда посмотри на во-о-он те портреты…

Юлия поняла, что он пытается ускользнуть от разговора о своем недомогании и о странно появившемся госте. Подняла взгляд на раскрытую дверь в комнату. В широкий проем видна стена, портреты в массивных рамах идут нескончаемой чередой, не все персонажи с длинными седыми бородами, но все величественные, важные, отцы нации, мудрые и всепонимающие отцы…

– И кто они?

– Этот величавый старец с мудрым взором, – сказал Олег, – вовсе не был таким, когда в двадцать четыре года сформулировал свою теорию относительности. Правда, говорят, он ее целиком или частью спер у француза Пуанкаре… Да и второй мудрый старец не был им, когда бравым артиллерийским офицером, дуэлянтом и картежником писал «Севастопольские рассказы»… Даже этот парень, который у тебя на кресте, – какая скверная штамповка, – в свои так называемые скрытые годы… ну, до тридцати лет, когда вдруг стал пророком, знаешь кем побывал? Нет, лучше не знать… Слабые души, а их большинство, могут впасть в искушение…

– Искушение?

– Ну да. Найти оправдание для своих… для себя, словом.

– А кем он… был?

– Нет, обойдешься… Ведь зачем из жизни великих убираются эти житейские мелочи? Зачем на портретах такие величавые, что помереть со смеху тем, кто их знавал в жизни? Потому что человечек легче катится вниз, чем карабкается вверх. Брякни толпе в сто человек, что Некрасов был бабник и картежник, так все возликуют: ага, и этот такой же, как и мы! Только двое из этих ста призадумаются: ежели он пил да по бабам, но стал таким великим, то, может, и нам попытаться сделать что-то нужное для общества? Остальные девяносто восемь запьют еще больше: классики пили, и нам можно…

– Понятно, – пробормотала она, засыпанная до кончиков ушей такой лавиной, – но… насчет Бога?

Олег скупо улыбнулся:

– Не знаю, стоит ли говорить…. Дело в том, что парняга, который появился так неожиданно… бог. Ты зашла в комнату, когда он в носу ковырялся? Все равно он – бог.

Она отшатнулась:

– Олег! Ты мне всякую лапшу на ухи вешал, но это… это уж чересчур! Бог – это… это… Я даже не знаю, что такое…

Она задохнулась от негодования, закашлялась так, что слезы брызнули из глаз. Олег легонько постучал по спине, погладил, чувствуя тихую жалость, когда кончики пальцев пробежали по выступающим, как у голодного щенка, позвонкам.