Максим Хорсун - Клинопись

Пять закутанных в темную ткань фигур застыли у дощатого борта повозки. В руках женщины держали узелки с нехитрыми пожитками.

– Никогда, Абдулла, никогда я еще не видел, чтобы караванщик брал с собой в путь жен, и уж тем более если он намерен идти через границу! – заявил Верещагин.

– Слышь, пропусти нас, а?

– Пропущу! Бери шербет, вино, бери треклятый багдадский камень и иди, черт с тобою! А женщины останутся в Пидженте.

– Сам захотел, да?

Верещагин хмыкнул. Одна из девиц в чадре, расшитой серебристыми слониками, в этот момент присела на корточки. Таможенник решил, что она обронила в песок что-то мелкое – монетку или фальшивый бриллиант из украшений – и сейчас станет шарить руками. Но нет: девица встала и отошла в сторону. На том месте, где она только что сидела, осталась пенистая лужа. Широкая, как Каспийское море.

Абдулла схватил Верещагина за локоть.

– Ну, выбирай: одну бери, две бери! Только остальных пропусти, да?

– Здесь таможня, а не рынок, дорогой. Но если тебе по душе торговаться, я могу позвать Краюхина. Специально для работорговцев он предлагает бесплатное повешение. И когда ты запляшешь в петле лезгинку, то поймешь, что я делал некогда выгодное предложение. В память о твоем уважаемом отце. Подумай!

– Пропусти, дорогой…

– Ты, кажется, русский язык понимаешь лучше меня. Паром отправляется из Пиджента завтра утром, так что время взвесить все «за» и «против» у тебя есть.

Верещагин отвернулся от Абдуллы и как ни в чем не бывало двинулся мимо расступившихся нукеров.

На дальней стороне улицы, у каменистого пустыря, граничащего с пустыней, возникло темное пятно. Это прокаженный дервиш застыл у въезда в Пиджент. Нищий аскет стоял, положив руку на гриву осла; казалось, он собирается присоединиться к столпотворению у главных ворот таможни. Но вот из проулка выскочила толпа голопузых мальчишек. Радостно визжа, они принялись швырять в больного старика камнями. Дервишу ничего не оставалось, кроме как отступить в пустошь.

Дорогу Верещагину заступил косматый таджик, но Абдулла осадил его резким окриком. Нукеры жгли Верещагина взглядами, шипели проклятия на своих языках и наречиях. Верещагин на миг представил, что бы с ним сделали, встреться они в пустыне, вдали от гарнизона. Уф! Наверняка закопали бы по шею в горячий, точно расплавленный свинец, песок – и дело с концом.

– Эй, слышь! – крикнул Абдулла Верещагину в спину. – Вытряхни пыль из нагана! Завтра утром те жители Пиджента, что останутся в живых, будут завидовать мертвым!

Обедал Верещагин традиционно – в конторе, на втором этаже. Там была довольно уютная лоджия: увитая виноградом и с видом на море. Ожидая, пока служанка по имени Зуфра сервирует стол, Верещагин задумчиво пощипывал спелую гроздь кишмиша и глядел в играющую барашками бирюзовую даль.

Море было безмятежно. В раскаленном небе висели, расправив крылья, молчаливые чайки. Паром едва заметно качался на волнах у причала; ни один человек, мало-мальски напоминающий головореза Абдуллы, к его трапам не подходил. Но Верещагина это затишье беспокоило с каждой секундой сильнее и сильнее. Он знал, что Абдулла не убрался из Пиджента, а перевел караван на дальнюю окраину, туда, где находилась старая топливная база.

Верещагин приказал Антохе идти к причалу и следить за паромом из ближайшей чайханы; Кахи он отправил на окраину – осторожно присмотреть, что затеял Абдулла; сам же с минуты на минуту ожидал капитана корабля.

На террасу поднялась Зуфра. Тут же на столе появилась супница с горячей шурпой и огромная, как солнце, лепешка лаваша. Через минуту по соседству с супницей разместилось блюдо кебабов, источающих пряный аромат чесночного соуса, а рядом пристроился «объевшийся имам» – жареный петух, фаршированный сладким рисом с курагой, черносливом и изюмом. Потом «имаму» пришлось подвинуться: служанка втиснула тарелку с «ливерным джихадом», что в традиционной русской кулинарии именовался конкретнее – «почки заячьи верченые», – и пиалу, наполненную ассорти из рубленой зелени. Затем Зуфра спустилась в ледник и достала оттуда запотевшую бутылку наливки и миску квашеной капусты с зеленым лучком.

Во дворе нехотя тявкнул пес. Верещагин привстал, приветствуя гостя. Им оказался не капитан парома, а командир гарнизона Краюхин.

То, что лейтенант пожаловал из-за Абдуллы, Верещагин понял сразу. Краюхин был слишком толстым и ленивым, чтобы тащить свои телеса в полуденный зной без серьезной на то причины. А вообще он – добрейший души человек… случается, что жесток со всяким отребьем, что из песков заявляется, но это больше для порядка.