Диана Удовиченко - Клинок инквизиции

Итак, Сенкевич не убил ее – уже хорошо. Загипнотизировал, внушил, что она находится в каком-то другом мире – это, конечно, плохо. Еще хуже другое: она не знает, что случилось с Даном. Его этот гад вполне мог убить – у них давние счеты.

Не киснуть, сказала себе Настя. Может, Данилка и жив. Скорее всего, Сенкевич использует их как подопытных кроликов в каком-то эксперименте.

Что из этого следует? Настя много читала о техниках гипноза и знала: под внушением человек находится в состоянии измененного сознания. Не только мозг, но и тело воспринимают гипнотический сон как реальность. Если ее убьют здесь, в вымышленном мире, она вполне может умереть и в действительности, просто сердце не выдержит шока.

– А раз так, будем выбираться, – заявила Настя в темноту. – Подстраиваться и приспосабливаться.

Она сосредоточилась, отрешилась от холода и растерянности, вытаскивая из памяти всю информацию, которую внушил ей Сенкевич. Вскоре сознание захлестнул поток сведений.

Она Одиллия, младшая и любимая дочь барона фон Гейкинг. Ее отец – один из самых богатых людей Равенсбурга. О таком городе Настя слышала впервые и даже не знала, существует ли он на самом деле. Сейчас 1485 год.

В монастыре она очутилась по собственной воле – отказалась от жениха, которого присмотрел ей заботливый отец. Настя сочувственно покивала вымышленной Одиллии: неудивительно, женишок-то втрое старше девчонки, хромой, беззубый, и воняло от него страшно. Зато богат… Одиллия же была тайно влюблена в троюродного кузена из обедневшей ветви фон Гейкингов, почти нищего, но чертовски симпатичного. Вот и решила идти в монастырь.

– От несчастной любви, значит, – пробормотала Настя. – Дура ты, девочка. Надо было с ним переспать да сбежать, авось папаша бы и смирился, и подобрел со временем…

Она продолжила рыться в воспоминаниях Одиллии. Гнев отца, ее упорство, страдания, слезы, охи, вздохи, послушничество… Сегодня должен был состояться постриг. Да, Сенкевич отлично продумал «легенду»: в памяти всплывали все новые подробности. Тепло очага в родном доме, гладкость шелковых нижних рубах, сложный рисунок вышивки, которую она так и не закончила, запах цветов из летнего сада, ярко-синие глаза ее любимого Иоганна…

Настя вызвала в памяти образ самой Одиллии. Невысокая, тоненькая, с золотистыми волосами и голубыми глазами. Белесые реснички и бровки, нежный овал лица, белая кожа, персиковый румянец, вздернутый носик, тонкие губы, безвольный подбородок… Ничего особенного, короче. Грудь маленькая, вздохнула Настя, а бедра для такого роста, наоборот, тяжеловаты. И ноги коротковаты… В общем, Одиллия проигрывала самой Насте по всем статьям.

Что еще для нее приготовил чокнутый экспериментатор? Захотелось устроить Сенкевичу сюрприз, воспротивиться заложенной программе. Только вот как? Продолжать упорствовать? Так ее в карцере сгноят – здесь это, видимо, просто. Дождаться появления монахинь, напасть на них и сбежать? Увы, она сейчас Одиллия – хрупкая барышня, сил не хватит. Что там святоши голосили о бесноватости?

Память Одиллии содержала об этом очень мало сведений. Девицу растили взаперти, не позволяли внешнему миру коснуться прелестного цветочка. Она знала только, что Равенсбург наводнен ведьмами и колдунами, они творят страшное зло, вселяя в людей бесов. Средневековье, темное время, царство суеверий, усмехнулась Настя. Однако задумалась: если монашки решат, что она бесноватая, что с ней сделают? В лучшем случае подвергнут… как это… экзорцизму и навсегда запрут в подвале, в худшем – отправят на костер.

Такой расклад Насте не понравился. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы ее приняли за одержимую. Придется демонстрировать повиновение и адекватность.

Ее внимание привлек странный всхлип. Слабый, далекий, он зародился где-то в бесконечных коридорах, нарушив привычную уже гармонию звуков подвала, состоящую из крысиного писка, шороха лапок и стука капель. Настя прислушалась. Звук повторился, теперь к нему добавились влажные шлепки, словно кто-то ступал по каменному полу мокрыми босыми ногами.

Настя ощутила резкий приступ страха. Вглядывалась в темноту, как будто могла увидеть источник загадочного шума. Вдалеке еще раз хлюпнуло, шлепнуло, потом звук сделался тише и затерялся где-то в бесконечном коридоре.

Сырая тьма словно стала осязаемой, Настя чувствовала ее кожей, как прикосновение легких, почти невесомых, бархатистых ростков плесени. Темнота касалась щек, нежно гладила пальцы, окутывала плечи влажным плащом. А потом – разродилась невнятными шепотами, проникла в уши, добралась до сознания, поселилась в мозгу, вкрадчиво лепетала на чужом языке, звала куда-то, сводила с ума…