Юрий Иванович: Преодоление

Но не тут-то было! Ничего кроме покрова истончившейся кожи да распластавшейся под ней жалкой мышечной массы рассмотреть не удалось. А ведь раньше я не только себя, но и любого другого человека просматривал вполне неплохо. С рентгеном себя не сравнивал, но уж всякие любые кости, а то и переломы на них видел прекрасно. Другой вопрос, что я никогда толком не разбирался в том, что вижу, это да, такое существовало. Кажется…

Потому что с явным усилием попытался вспомнить:

«Лопатку собственную, да ещё и с помощью зеркала, просматривал точно. Внутренности того же Лузги, в том числе на животе, – увидеть в любом внутреннем слое – тоже труда не составляло. А вот сам себе? Кажется, нет…»

Вот и выяснил, что до сей поры не просматривал я свой желудок. Даже когда понял, что где-то там затерялся местный симбионт, даже когда боль меня стала крутить и валить с ног, даже когда судороги брюхо мне скручивали – не заглядывал. Словно боялся увидеть там нечто такое страшное, от чего сразу бы в обморок свалился.

И вот тоже как-то странно! Знал ведь, что там у меня Первый Щит, и попыток его рассмотреть не проявил. Скорее всего, и не понял бы, где он там и чем отличается от иной внутренней плоти, но всё-таки сам факт такого равнодушия поражает. Уж не находился ли я всё время под неким гипнотическим запретом: «Сюда заглядывать нельзя!»?

А теперь что получается? Запрет пропал, а зрения лишили? Или там что-то непроницаемое появилось? Надо бы посмотреть на кого иного да сравнить… О! Хотя бы Ксану просветить!

И я во все глаза уставился на пришедшую с киселём подругу.

Но перенапряжение стало сказываться, закружилась голова. И уже в подобном головокружении приступил к поглощению киселя, выпив две кружки которого заснул на часик в пресыщенном состоянии. Проснулся от голода и слопал размякший в кипятке изюм. После чего, опять впадая в дрёму, заказал себе на следующий приём пищи жиденькой кашки, заправленной прожаренными на пайковом жиру местными корешками по́йду. На Дне по́йду использовали вместо лука, потому что вкус был вполне сходным с земным аналогом.

Следующая кормёжка уже представляла собой кашу, сваренную на мясном бульоне. Потом попробовал несколько кусочков самого нежного мяса байбьюка, которого охотники принесли чуть ли не сразу к плите. Затем кашу с мясом и подливкой. Ну и к обеду одиннадцатого дня я уже еле смог удержаться, чтобы не съесть только одну , нормальную порцию. Страшно хотелось хотя бы несколько порций.

Состояние в тот момент стало совершенно такое же, как во время нашего с Леонидом путешествия на барке по реке Лияна, в империи Моррейди. Тогда я как раз начал расти и восстанавливаться после своей инвалидности, и на меня нападал такой жор, что наверняка все припортовые таверны, где мы заказывали пищу, до сих пор помнят о прожорливом заказчике и пересказывают обо мне легенды. Я бы, может, и сейчас сорвался и пошёл в разнос, но здравый смысл да и все мои товарищи хором уговаривали меня не горячиться и сдерживаться. Да и где оно видано, чтобы ходячий скелет (я же попытался вставать!), десять суток не принимавший даже воды в органы питания, вдруг через сутки после прихода в себя стал наворачивать за пятерых?

Вот я и держался! Сцепив зубы и пытаясь иногда прохаживаться по нашей спальне, порой содрогаясь от судорог при долетающем ко мне запахе пищи, но держался. Съел солидный полдник, потом приговорил ужин и уже через час стал требовать от Ксаны ужин под номером два. Мол, так положено во всех приличных домах Парижа и Москвы. Моя подруга не просто сама со слезами на глазах уговаривала меня сдерживаться, но и ветеранов позвала, которые массированной атакой на моё сознание уговорили меня продержаться хотя бы до завтрака и таки заставили улечься и попытаться заснуть.

Соглашаясь с ними, я и в самом деле попытался спать. Даже некоторые фильтры себе на нос соорудил, отсекая намертво все запахи, связанные с пищей. И на пару часов это помогло. Но я чувствовал каждое движение Ксаны, которая легла тихонько с другой стороны кровати и долго настороженно прислушивалась к моему дыханию. Верилось, что она переживает от всей души, остаётся начеку, а посему не даст совершить задуманное. Поэтому я сильно разозлился на такую настойчивость и стал мысленно повторять, словно заведённый:

«Ну спи уже, спи! Чего ты всё вертишься? Спать!»

Не знаю, что помогло, скорее всего усталость, усыпившая Ксану, но я и не слишком задумывался. Убедившись, что она крепко уснула, я со всеми присущими шпионам осторожностями встал, укутался в одеяло, да и потопал на кухню второго этажа. Правда, пристроившийся возле меня Хруст начал было вопросительно похрустывать, но я его быстро успокоил коротким и строгим «Тс!» В пути мне тоже повезло, большинство обитателей Пирамидки спали, а дежурный с балкончика пятого этажа на лестницу не поглядывал, у него другая задача: смотреть за подбирающейся снаружи опасностью.